Хорошо.

Я нацепил кепку, сунул портфель под мышку и сбежал с крыльца. У военной кафедры наблюдалось какое-то столпотворение, но на митинг происходящее нисколько не походило, поскольку не доносилось оттуда ни лозунгов, ни речовок. Такое впечатление — студенты в очередь выстроились и не в одну, а сразу в несколько, и те переплелись между собой, да ещё кто-то пытается пролезть вперёд других или протащить к себе приятелей, чему решительно никто не рад.

— Петя! — окликнули вдруг меня.

Голос был прекрасно знаком, обращение же — насквозь неправильным.

Какой ещё «Петя»? С чего бы это?

Я обернулся и раскинул руки.

— Привет!

Подошли Карл, Ян и Костя, а с ними пара незнакомых барышень — все с нарукавными повязками дружинников.

— Венера, Лариса, Пётр, — представил нас друг другу Карл, после помялся и заявил: — И, Петя, на будущее: я — Мефодий.

У меня едва челюсть от удивления не отвисла.

— Интересно девки пляшут! И какая муха тебя укусила?

— Да глупо и смешно уподобляться безродным космополитам и преклоняющимся перед западным миром декадентам! — рубанул рукой воздух Карл, он же Мефодий Карлуша.

Ян и Костя глянули на него вроде как даже с жалостью, барышни отвернулись в безуспешной попытке скрыть улыбки.

— Погоди! Погоди! — выставил я перед собой указательный палец. — А как же подпольные клички? Вот в миру ты Карлуша, а для своих Карл! Плохо разве?

— И мы ему о том же толкуем, — поддержал меня Ян.

— Ага, — кивнул Костя и попытался обнять за талию смуглую и черноволосую Венеру, но получил по руке.

— Ну если только так, — неуверенно пожал Карл мощными плечами, снял шляпу и промокнул бритую макушку носовым платком. — Наверное, имеет смысл, Пьер… Тьфу-ты! Петя! — Он прищурился. — Или у тебя тоже подпольная кличка?

— Бог миловал, — открестился я. — Тебя, получается, звеньевым поставили?

— Бери выше! Заместителем дежурного смены!

— Поздравляю! А что за суета у военной кафедры?

— Одни добровольцами на фронт отправиться хотят, другие на курсы записаться, — пояснил Костя. — А нас сразу отшили, даже бумаги не приняли.

— Да погоди ты со своими бумагами! — перебил его Карл. — Петь, ты когда из столицы вернулся? Мятеж застал?

— Как бы он застал? — удивился Ян. — На паровозе оттуда неделю пилить!

— А на самолёте — сутки!

— Самолёты не летают!

— Да и поезда не особо ездят! Не читал разве о массовом саботаже на трансконтинентальной магистрали? — свысока глянул Карл на своего худощавого приятеля. — Так что, Петя?

Я заколебался и уклончиво ответил:

— Застал немного. Но так — ничего серьёзного.

Костя уставился на меня во все глаза.

— И — вернулся?!

— А куда деваться? — развёл я руками, ощутив себя при этом едва ли не дезертиром. — Меня в Службу реабилитации мобилизовали, пришлось раненых операторов в Новинск сопровождать. Так что пока здесь завис. Да! В горбольницу на дежурство бежать пора!

Но убежать не получилось, Карл ухватил меня своей лапищей за руку и придержал.

— Мы проводим.

Ну и двинулись. Пока шли по территории студгородка, общались о том и сём, но студенты об оперативной обстановке в городе почти ничего не знали, а я при незнакомых барышнях боялся сболтнуть лишнего, так что разговор не задался. Да ещё у одного из корпусов повстречались подружки Нины, и разошлись мы как-то напряжённо и вроде бы даже неловко, никто друг другу и слова не сказал. Карл на свою пассию и не взглянул вовсе. Та тоже прошествовала мимо, задрав нос.

Ну ведь не из-за меня же это!

Я глянул вслед студенткам, потом пихнул здоровяка локтем в бок.

— Так и не помирились?

— Не-а, — с деланным безразличием выдал в ответ Карл.

— У Мефодия уже в печёнках её выкрутасы сидят, — объявил Ян.

— И вызывает острую антипатию аполитичная позиция её окружения! — добавил Костя.

Карл зло зыркнул на приятелей, дружинницы захихикали.

— Всё, опаздываю! — заторопился я, взглянув на часы.

— Посидим «Под пальмой» вечерком? — предложил Карл.

— Нет, до ночи на дежурстве буду. Давай завтра на занятиях пересечёмся и всё решим.

— Завтра тренировка у Малыша. Придёшь?

— Во сколько?

— Как обычно.

— Да, подойду в зал. Там всё и решим.

Но распрощавшись с приятелями, двинулся я отнюдь не на дежурство — вместо этого поднялся к Лизавете Наумовне. Ну а там всё как обычно: обращение к сверхсиле и обработка контрастным порошком, оценка состояния внутренней энергетики и нервозность в ожидании вердикта.

Тот не то что совсем не порадовал, но и от «всё прекрасно, свободен» определённым образом отличался.

— Не так всё и плохо, — отметила Лизавета Наумовна, отошла к шкафчику с медицинским инвентарём и вернулась с набором иголок. — Думаю, за пару сеансов приведём тебя в норму. Ложись!

Я уселся на кушетку и зябко передёрнул плечами.

— Да я и сам…

— Вижу, что сам! — насмешливо хмыкнула Лизавета Наумовна. — Но со стороны заметней, знаешь ли. Ничего-ничего! До субботы все отклонения выправим. Ложись!

— Вы объясните просто…

— Ложись, кому сказано!

Пришлось повиноваться, и следующие четверть часа меня превращали в подушечку для булавок. Втыкали, воздействовали, смещали, расслабляли, подтягивали — тут и там, снова и снова. И вроде не так уж и больно было, но такое впечатление — всего наизнанку вывернули. Попутно Лизавета Наумовна акцентировала моё внимание на каких-то пропущенных при самолечении отклонениях от нормы — незначительных, но чреватых серьёзными осложнения, а заодно поясняла свои действия, иногда даже позволяла самому привести состояние внутренней энергетики к оптимуму, заданному перенастройкой на источник-девять.

Под конец так и взмок весь, смывать контрастный порошок отправился на подгибающихся ногах. Сполоснулся, вытерся, оделся и… Нет, так сразу покинуть кабинет не вышло.

— Присядь-ка! — указала Лизавета Наумовна на кресло с высокой спинкой и регулируемыми подлокотниками и подголовником. — Давай-давай! Только пиджак сними.

— Зачем это? — засомневался я, поскольку вид кресла доверия не внушал.

Лизавета раздражённо постучала красным ноготком по стеклу золотых часиков.

— Петя, у меня и другие пациенты имеются! Не тяни!

— Так и займитесь ими! Я в порядке!

— Пока — да, — согласилась дамочка. — Но придётся немало потрудиться, чтобы так оставалось и впредь.

Я с обречённым вздохом убрал