Вдруг Канамэ пришло в голову, что в нежелании жены идти в театр кроется иная причина.

— Ты наденешь кимоно сегодня? — спросила она.

Она поднялась и достала из шкафа несколько бумажных пакетов с кимоно мужа.

Канамэ в щегольстве жене не уступал. У него было несколько комплектов — к такой накидке такое кимоно, к такому кимоно такой пояс. Он был внимателен к мельчайшим деталям костюма: часы, цепочка, тесёмки накидки, портсигар, кошелёк. Никто, кроме Мисако, не знал всего этого и не мог, если он называл один предмет, сразу достать всё остальное. И когда она в последнее время куда-то отправлялась, то часто заблаговременно подготавливала для мужа полный комплект одежды и аксессуаров. Это было единственное, что Мисако ещё выполняла по долгу жены. Она всегда помнила обо всём необходимом. Когда он думал об этом, ему вечно приходили в голову странные мысли. Особенно в таких ситуациях, как сегодня: она подавала сзади нижнее кимоно, поправляла воротник — и он ощущал всю противоречивость их отношений. Разве кто-нибудь, увидев их в это время, мог бы предположить, что они не супруги? Действительно, у живущих в доме горничных и служанок не возникало ни малейших сомнений. Мисако заботилась о его нижнем белье и носках, и если бы он сам взглянул на себя, то спросил бы: как же они не муж и жена? Одни лишь интимные отношения ещё не создают супругов. У Канамэ в прошлом было много кратковременных связей, но никогда он не встречал такого заботливого внимания к его личным вещам. Разве это не настоящие отношения мужа и жены? В этом смысле он не испытывал никакой неудовлетворённости.

Надевая и завязывая пояс из узорчатой ткани, он смотрел на затылок сидевшей перед ним на корточках Мисако. На её коленях лежала приготовленная двухсторонняя чёрная шёлковая накидка, которую он любил надевать. Жена прикрепила к ней плоский шнурок цвета темляка сабли и просунула в петлю булавку для волос. Чёрная булавка на её ладони казалась ещё чернее. Каждый раз, как кончики её пальцев соприкасались, слышался щелчок блестящих, только что подпиленных ногтей, похожий на хруст шёлка кайги.

За долгие годы совместной жизни Мисако научилась точно угадывать настроения мужа и, словно опасаясь, как бы самой не подпасть под влияние его сентиментальности, придвинулась поближе к нему и быстро и ловко делала то, что надлежало делать жене. Канамэ с ещё большим сожалением о предстоящем расставании посматривал на неё украдкой, стараясь не встречаться с ней взглядом. Сверху ему была видна идущая от затылка линия спины, её округлые, пышные плечи. Она стояла на коленях на циновке, и из-под подола её кимоно были видны лодыжки, которые, по токийской моде, были плотно, как на колодке, обтянуты белыми носками. Ей было почти тридцать, но её тело оставалось молодым и пышущим здоровьем. Будь это чужая жена, он восхищался бы её красотой. Даже сейчас он относился к ней с теплотой, и ему захотелось обнять её, как когда-то он обнимал её каждую ночь. Но беда в том, что очень скоро после женитьбы это тело перестало быть для него желанным. Сейчас молодая здоровая женщина была обречена на многолетнюю вдовью участь. При этой мысли он ощущал, как сердце его сжималось не то чтобы от печали, а от какого-то непонятного холода.

Мисако поднялась и, встав за его спиной, надевала на него накидку. Канамэ почувствовал, как её пальцы несколько раз коснулись его затылка, однако эти лёгкие прикосновения казались профессионально холодноватыми, как прикосновения парикмахера.

— Право, сегодня такая хорошая погода, что жалко сидеть в театре… — сказала она.

Он понял, что она имела в виду, и ответил:

— А почему бы тебе не позвонить ему?

— Но…

— Позвони, иначе я не буду спокоен.

— Вообще-то не стоит, но…

— Однако зачем заставлять его ждать?

— Да… — В голосе её слышалось колебание. — В котором часу мы вернёмся домой?

— Если выйдем сейчас, даже если посмотрим только один акт, то часов в пять-шесть.

— Тогда не будет слишком поздно?

— Само по себе нет, но всё зависит от твоего отца. Если он предложит поужинать вместе, отказаться будет невозможно. Пожалуй, завтра надёжнее.

Как раз в этот момент горничная О-Саё, раздвинув перегородку, сказала:

— Мадам, вам звонят из Сума.

2

Разговор по телефону продолжался полчаса, и в конце концов договорились, что Мисако поедет в Сума завтра. Около трёх часов она, с ещё более сумрачным видом, вместе с мужем, что в последнее время случалось с ними очень редко, вышла из дому.

Бывало, что в воскресенье они отправлялись куда-то, взяв с собой Хироси. Но в последнее время мальчик, который учился в четвёртом классе, казалось, смутно чувствовал, что между отцом и матерью что-то неладно, и, чтобы не внушать ему подозрений, супруги уже несколько месяцев не брали его с собой. Хироси, возвратившись из школы и услыхав, что родители вместе, рука об руку, куда-то ушли, был рад и совсем не скучал. Однако Канамэ не мог решить, хорошо ли это для сына. Ребёнок ребёнком, но вообще-то дети, начиная с десяти лет, о многом догадываются, и когда Мисако говорила: «Ещё никто ничего не заметил, а Хироси уже понял. У него очень обострённая чувствительность», Канамэ отвечал, смеясь: «Все дети такие. Этим восхищаются только глупые родители». Он был готов в критический момент выложить сыну всё начистоту, как взрослому: «Ни отец, ни мать ни в чём не виноваты; обвинять их могут только приверженцы устаревшей морали; в наше время детям этого стыдиться не следует; что бы ни произошло, ты всегда будешь нашим сыном и всегда, когда тебе захочется, сможешь приходить к отцу и к матери». Ему следует так воззвать к разуму ребёнка. Сын должен это понять. Оберегая детей, говорить им всякий вздор — такой же грех, как обманывать взрослого человека. А что, если они с Мисако паче чаяния так и не разведутся? Зачем причинять Хироси лишнее беспокойство? Поговорить можно и позже… Ради спокойствия сына Канамэ откладывал разговор. Чтобы не печалить мальчика, Канамэ с женой делали вид, будто живут в полном согласии. Но ребёнок чувствовал, что родители, сговорившись, разыгрывают комедию, и не доверял им. Внешне он выражал радость, но возможно, что, догадываясь о заботах родителей, он в свою очередь старался успокоить их. Детский инстинкт неожиданно оборачивается глубокой проницательностью. Когда они все вместе выходили на прогулку, и отец, и мать, и сын — все трое, скрывая своё настроение, шли со смеющимися лицами. Канамэ такое положение дел пугало. Они уже