террора. В Афганистане же изменения произошли в мгновение ока – по инициативе правящего клана. Кабул замер в ожидании трагедии – например дворцового переворота в пользу Дауда – но напрасно. Дауд вел тихую жизнь пенсионера, ничего не предпринимал и не делал никаких публичных заявлений.

Между тем в Афганистане дела шли своим чередом. Новый кабинет министров приступил к работе. Либеральные интеллектуалы опять начали издавать газеты, и никто их не закрыл. Импортные товары хлынули в страну через пакистанскую границу – и базары были завалены диковинками со всего мира: французскими духами, швейцарскими часами, немецкими фотоаппаратами, английскими велосипедами. Помимо привычных для афганцев чая, риса, специй и прочих региональных продуктов, полки кабульских магазинов ломились от заморских деликатесов: шоколада из Бельгии, макарон из Италии, солонины из Родезии, консервированных сардин из Норвегии… С дипломатической точки зрения «бархатная революция» 1963 г. вернула Афганистан в центр противостояния между коммунистами и капиталистами – и теперь страна снова была готова флиртовать с обоими блоками и принимать от них подарки.

Подарки не заставили себя ждать. Немцы построили кампус Кабульского университета. В столице множились высотные здания – банк, международные отели, пара универмагов. Участники «холодной войны» преподнесли афганским городам парки современных автобусов. Но, конечно, больше всего внимания, денег и различных благ доставалось Кабулу. На северо-востоке столицы вырос Макруян[584] – район советских пятиэтажных панельных домов, которые виделись афганцам невероятно комфортабельными. Его название произошло от слова «микрорайон». Макруян был задуман как своеобразная «витрина социализма» – и, вопреки наименованию, являлся достаточно большим районом с центральной площадью, парком, скверами, клубами, магазинами, детскими площадками и Домом культуры. Эта часть Кабула до сих пор выглядит как любой город на просторах СНГ – за тем исключением, что местные жители переделали клубы и ДК в мечети, и сегодня над «хрущевками» возвышаются минареты.

Кабул преображался на глазах. В город больше не заходили ослы и верблюжьи караваны – их сменили грузовики и легковые автомобили. Гигантские гидроэлектростанции производили электричество для главного города Афганистана, озаряя его дворцы бракосочетания, концертные залы, кинотеатры, художественные галереи и рестораны в западном стиле, выросшие на центральных улицах. Повсеместно открывались книжные и музыкальные магазины, кофейни и кондитерские, чайханы и шашлычные. По выходным представители технократии – нового среднего класса – отправлялись в увеселительные заведения, а в погожие дни они ездили в курортный городок Пагман или на Каргское водохранилище, где купались, катались на лодках и отдыхали в кафе с живописным видом.

Празднование Дня независимости в конце лета давно являлось самым массовым публичным мероприятием в стране, но теперь оно стало еще великолепнее. Правительство украшало и иллюминировало кварталы вокруг базарной площади, где проходили основные торжества. На фестивале устраивали игру в бузкаши (перс.

 – перетягивание козла) – древний среднеазиатский вид спорта, напоминающий поло на лошадях. Это суровое состязание, где вместо мяча используют обезглавленную козлиную тушу. Цель каждого всадника – завладеть ей и доскакать до финиша. В старину матчи были очень травмоопасными и наездники действовали по принципу «один против всех», но в просвещенном Афганистане игроков разбили на команды и ввели ряд ограничений.[585] Конники по-прежнему налетали друг на друга и пытались схватить козлиную тушу под улюлюканье толпы – но уже в соответствии с определенными правилами.

Впрочем, были и другие, более спокойные развлечения. Над Шорским базаром запускали многочасовые фейерверки – и афганцы завороженно смотрели в ночное небо, где распускались огненные цветы. В чайных садах играли музыканты, и люди бесплатно слушали известных певцов – например, поп-звезду Ахмада Захира (1946–1979). Его окрестили «восточным соловьем» и «афганским Элвисом Пресли» – за чарующий голос, бакенбарды и тягу к рубашкам с широкими воротниками. Отец Ахмада, Абдул-Захир, в разные годы занимал с десяток должностей – от директора муниципальной больницы до личного врача падишаха и министра здравоохранения. В период афгано-пакистанского кризиса он был послом в Исламабаде, а затем – председателем комиссии по подготовке проекта конституции 1964 г., но пиком карьеры Абдул-Захира стал пост премьер-министра (1971–1972). Пока отец решал вопросы национального масштаба, сын (выпускник «Хабибии») пел о любви – и афганские девушки визжали от восторга. В качестве текстов для своих песен Ахмад Захир нередко брал стихи, написанные классическими персидскими поэтами сотни лет назад,[586] а пластинки «афганского Элвиса» выпускал британский лейбл «EMI».

Ахмад Захир считается автором знаменитой композиции «El Bimbo», которую впоследствии исполнили десятки музыкантов – от оркестра Поля Мориа до Аркадия Северного. На альбоме Захира «Lylee» (1971) она называлась «Tanha Shodam Tanha» («Один, совсем один»). В 1984 г. эта мелодия обрела вторую жизнь благодаря американской комедии «Полицейская академия» – в частности, сцене в гей-баре «Голубая устрица».

Характерным признаком «холодной войны» были выставки, где конкурирующие государства демонстрировали свои научные и промышленные достижения. Павильоны были установлены и в Кабуле. Афганцы с трепетом разглядывали чудеса, сделанные в США, СССР, Франции, Чехословакии, Польше, – мотоциклы и радиоприемники, магнитофоны и взбиватели для яиц, модную одежду и обувь. В театрах и на концертных площадках выступали джаз-бэнд Дюка Эллингтона, солисты китайской оперы и артисты Московского цирка. Каждый коллектив манил афганцев в соревновании «холодной войны». Развитие инфраструктуры по-прежнему спонсировалось из-за рубежа. На закате 1960-х гг. путешественник мог проехать Афганистан за день – от пакистанской до советской границы через Кабул и тоннель Саланг.

Население Кабула пополнилось множеством иностранцев. Русские и другие выходцы из стран Восточного блока жили бок о бок с афганцами и закупались на базарах. Американцы и граждане западноевропейских государств, подобно британцам XIX в., держались обособленно и предпочитали магазины с товарами, импортированными из их стран. Однако к середине 1960-х гг. Афганистан наводнили волонтеры из Корпуса мира.[587] Они добирались до самых глухих деревень и помогали тамошним крестьянам собирать урожай, ухаживать за больными и заботиться о детях. Эти юноши и девушки не обладали особыми профессиональными знаниями и навыками – но зато сверкали белозубыми улыбками, показывая афганцам «истинно американское» дружелюбие.

Мир захлестнула «революция шестидесятых», и в Афганистан потянулись хиппи. Они отправлялись из Европы и США в Иран, оттуда – в Кабул (через Герат и Кандагар), а затем – в Индию, к «местам просветления». Туристы обнаружили в Афганистане хороший гашиш. Когда страна была включена в «тропу хиппи», местные жители увидели в этом источник заработка. Хиппи не хотели курить гашиш в аутентичной афганской атмосфере. Этот легальный наркотик имел дурную репутацию – его употребляли представители низших слоев общества: поденщики, водители грузовиков, кочевники и маргиналы. Вестернизированная элита пила, хотя – или, вероятно, потому что – алкоголь был запрещен исламом. Предприимчивые дельцы поняли, что главное для хиппи – романтическая мечта и безопасная экзотика. В крупных городах возникли клубы, где европейцы и американцы могли «расширить сознание». Охрана отсеивала сброд, дабы никто не мешал гостям насладиться «прекрасным Востоком». Наравне с хиппи в наркоклубы могли попасть только респектабельные афганцы с деньгами и связями – и эти, по сути, притоны превратились в модные богемные заведения.

К концу 1960-х гг. социальная ткань городов (особенно Кабула) существенно изменилась. Школьники и школьницы, которые вместе сидели за партами, начали встречаться. Они не приглашали друг друга на свидания – так еще не было принято – но намекали, где можно встретиться у всех на виду. Городская молодежь переживала «конфетно-букетный период». Влюбленные ходили в кино и ели мороженое – но для страны, где любые добрачные и внебрачные отношения между мужчиной и женщиной испокон веков запрещались, даже невинные развлечения были настоящей сексуальной революцией. Традиционные договорные браки сменились браками по любви, которые заключались в загсах, а не в мечетях, – и на свадьбах встречались десятки (если не сотни) незнакомых людей – семьи жениха и невесты. Семейный союз уже воспринимался как личный выбор, а не как семейное дело, когда родители все решали за своих детей.

Большинство студенток обучалось на педагогическом и медицинском факультетах Кабульского университета, поэтому количество женщин-врачей и учителей резко увеличилось. Столичные модницы дефилировали по улицам в блузках с глубоким декольте. То тут, то там появлялись ночные клубы, где подавали пиво и виски – и не только для иностранцев.