Русское слово сердце этимологически связано с др.-гр. καρδια, лит. širdis, др.-ирл. kride, арм. sirt, которые восходят к индоевропейскому корню *kerd или *kṛd, означающему ʽсерединаʼ.

Наличный языковой материал может в известной степени накладывать известное ограничение при создании новых слов и грамматических формул.

В русском языке невозможно создание настоящего времени типа английского Present Continious Tense, например: J am working ʽя работаю в данный моментʼ. Этому мешает, во-первых, отсутствие в русском языке форм настоящего времени глагола «быть». Во-вторых, употребление причастия настоящего времени в предикативной позиции для русского языка не типично.

Исчезновение категории рода в русском языке, если полностью не исключено, то во всяком случае сильно затруднено. Причиной того может служить факт, что роды в русском языке служат для образования форм синтаксической связи – согласования в роде. Кроме того, стабильная система синтетических падежей не дает предпосылок для исчезновения родов, хотя последние в настоящее время не имеют под собой никакой логической основы, за исключением родов, основанных на половых различиях.

В русском языке не мог бы возникнуть особый падеж партитив, как это имеет место в финском и якутском языках. Обычно партитив исторически возникает из аблатива, который в русском языке отсутствует. Единственной базой для его возникновения мог бы быть родительный падеж, который, между прочим, может иметь такое значение, ср. купил хлеба, попил воды и т.д. Однако непартитивные значения у родительного падежа в системе русского языка занимают слишком большое место. Поэтому для создания особой формы партитива в русском языке нет достаточных условий.

Если человек создает посредством языка, как утверждают неогумбольдтианцы, какой-то особый мир, совершенно отличный от всего того, что его окружает, то такой взгляд, конечно, явно противоречит ленинской теории отражения.

Однако совершенно исключить всякое творческое начало в глоттогонической деятельности человека также было бы неправильно. Необходимо всегда иметь в виду известное качественное различие между мышлением и языком. Создание языка, как средства общения, всегда связано с известной необходимостью препарирования окружающей действительности. Это не значит, что наше мышление, сознание перестает быть результатом отражения окружающего мира. Самое замечательное здесь состоит в том, что свойство отражения окружающей действительности в мышлении человека не устраняется и в то же время препарация действительности в целях создания средства общения, т.е. языка, постоянно осуществляется.

В чем заключается эта препарация? Язык обладает тем характерным свойством, что он линейный, тогда как окружающие нас предметы и явления, обычно предстают в единой и совокупной целостности различных их свойств. Создание языка требует объективизации отдельных свойств предметов и их отношений, превращения их как бы в отдельно существующие предметы. По этой причине в каждом языке количество слов намного превосходит количество самостоятельно существующих явлений действительности. Такие понятия, как теплота или твердость, справедливость, высота, близость, даль и т.п., отдельно не существуют. Безусловно все это является элементом творчества, но это творчество не идет в разрез с отражательной способностью нашего мышления.

Следует также иметь в виду, что создание языковой системы ведет к известному упрощению, а в ряде случаев даже к искажению действительности.

«Окружающая нас действительность текуча, в ней отсутствуют строгие разграничительные линии. Поэтому процесс познания действительности связан с выделением каких-то отдельных предметов с их наименованием, с их отождествлением между собой, с превращением непрерывного в дискретное, текучего в жесткое»[235].

Таким образом, имеется необычайно большое количество факторов, создающих многообразие языков мира.

Существует тенденция квалифицировать все специфические особенности конкретных языков как экстралогичные, несущественные для познавательной деятельности людей.

Так, например, П.В. Чесноков приходит к выводу, что

«формальные видоизменения, происходящие в мыслительной сфере под влиянием специфических свойств конкретных языков, носят национальный характер и не являются необходимыми для познавательной деятельности людей»[236].

Еще более отчетливо этот тезис выражен у Г.А. Брутяна.

«Языки, – замечает Г.А. Брутян, – по-своему преобразуют итоги мыслительной деятельности, создают необычные представления, которые содержат экстралогические информации, дополняющие в том или ином смысле результат логического познания»[237].

Утверждение, будто бы специфические особенности национальных языков являются экстралогическими, не являются необходимыми для познавательной деятельности человека, в корне неверно.

Процесс создания конкретных языковых структур – процесс стихийный. В нем нет четкого логически продуманного плана, позволяющего рационально отслаивать необходимое для познания и второстепенное, экстралогическое. В этом стихийном процессе в языке может быть в одинаковой степени отражено как логически необходимое, так и второстепенное.

Национальные различия языков, которые объявляются логиками для логического строя мышления совершенно неважными и иррелевантными, на самом деле крайне важны. Говорящий на одном языке для того, чтобы постичь логическое содержание мысли человека, говорящего на другом языке, должен прежде всего преодолеть идиоэтнический барьер другого чужого языка. Если он отбрасывает эти идиоэтнические особенности при разговоре на другом языке, он сам рискует быть непонятым.

Это положение можно проиллюстрировать многими примерами. Cserélni по-венгерски означает менять. Но этот глагол совершенно неупотребителен в тех случаях, когда вам необходимо разменять деньги. В этих случаях употребляется глагол beváltani. Подмена его глаголом cserélni вызывает непонимание смысла речи слушателем. Если вы, говоря по-английски, употребите вместо слова pillow подушка слово cushion подушка, то это также может вызвать непонимание. Если вы скажете по-татарски бер иске кеше килде ʽпришел один старый человекʼ, то у татарина эта фраза может вызвать смех или непонимание, поскольку иске ʽстарыйʼ применяется только по отношению к неодушевленным предметам. Если говорится о старом человеке, то следует сказать карт кеше.

Не следует забывать, что все особенности национальных языков, как структурные, так и лексические, являются результатами познания человеком окружающего мира. Почему же, по мнению П.В. Чеснокова и некоторых других философов, они являются экстралогическими. Правомерно ли к сфере логического относить только логический строй мысли людей? Неучет национальных особенностей значений ведет также к нарушению логического смысла. Для правильного понимания общих логем явно недостаточно.

Отсюда можно сделать вывод, что в любом языке общий логический смысл всегда окружен своеобразным идиоэтническим ореолом. Он преодолевается или путем его усвоения (при активном владении речью) или происходит сложный процесс переразложения значений применительно к своему языку (при массовом восприятии речи).

Следует также отметить, что в различных языках мира существуют категории коммуникативно активные и категории коммуникативно неактивные, коммуникативно пассивные. В этом сравнительно нетрудно убедиться. Финн может чисто логически очень хорошо понять сущность русских глагольных видов. И тем не менее на первых порах при изучении русского языка он будет испытывать огромные затруднения при употреблении русских глаголов с приставками. Это