Критики нередко сами впадают в противоречия и оставляют массу нерешенных вопросов. Как неогумбольдтианцы, так и их критики, в одинаковой мере признают, что человеческое мышление происходит на базе языка. Критики неогумбольдтианцев также признают, что окружающий человека мир в разных языках членится по-разному. Если это так, то носители разных языков должны и думать по-разному. Однако, как объясняют критики, люди членят мир по-разному, а думают совершенно одинаково, хотя человеческое мышление совершается на базе языка.

Этот парадокс требует какого-то более убедительного разрешения. Или люди представляют себе мир так, как он расчленен в их языке и думают таким же образом, или логическое должно каким-то образом отделиться от языкового. Если то и другое неразрывно соединено, то представить общелогический характер человеческого мышления будет довольно трудно, если не невозможно.

Остается также необъяснимым с физиологической точки зрения, почему люди, говорящие на разных языках, членят окружающий мир по-разному.

Далее критики утверждают, что все идиоэтническое в языках мира с логической точки зрения оказывается маловажным и не существенным. Вот что пишет по этому поводу П.В. Чесноков:

«К логическому строю относятся не все формы мыслительной деятельности, а только те, которые вытекают из особенностей процесса познания и являются необходимым для него… Формальные видоизменения, происходящие в мыслительной сфере под влиянием специфических структурных свойств конкретных языков, носят национальный характер и не являются необходимыми для познавательной деятельности людей»[227].

Но особенно ярко эта идея выражена у Г.А. Брутяна.

«В процессе познания, – замечает Г.А. Брутян, – в связи с активной ролью языка и в силу его специфических особенностей возникает языковая картина мира. Она в целом и главном совпадает с логическим отражением в сознании людей. Но при этом сохраняются периферийные участки в языковой картине мира, которые остаются за пределами логического отражения» (см. сн. 72).

Такие рассуждения ничего не разъясняют, а только запутывают дело. Если решающее значение имеет только логическое и познавательное, то как в различных языках мира выделить логически существенное от несущественного? Если в данном языке существуют придаточные предложения, вводимые союзами, а в другом языке их нет, то что же здесь является логическим и экстралогическим или побочным. В одних языках есть ярко выраженная система глагольных видов, а в других языках выражается только способ протекания действия или акционсарт, то как, опять-таки, определить, что здесь является логически важным и что может быть названо экстралогическим и побочным?

Можно привести немало примеров, что различные частные особенности языков мира имеют определенное логическое основание и очень часто выражают явления весьма существенные. Категория глагольного вида в русском языке очень существенная, поскольку в реальной действительности действие может быть или длящимся, или законченным. Наличие особого наклонения оптатива в некоторых языках мира также существенно, поскольку человек в своей речи довольно часто высказывает определенное желание. Наличие в некоторых языках мира перфекта также существенно, поскольку человек в своей жизненной практике довольно часто сталкивается с действием, завершившемся в прошлом и оставившим после себя определенный результат.

Все эти нечеткие положения критики теории неогумбольдтианцев заставляют высказаться более определенно о проблеме универсального и идиоэтнического в языках мира.

Элементы универсального в языках мира

В языках мира существуют одновременно элементы универсального и идиоэтнического. Если мы утверждаем, что в языках мира существуют элементы универсального, то необходимо выяснить, чем они обусловлены.

Выясняется, что в сознании разных народов, находящихся на одинаковой ступени развития, нет резких различий в количестве понятий. У Б.В. Беляева есть очень интересное высказывание:

«…каждый народ может иметь в своем мышлении все без исключения понятия, которые имеются у других народов. Нет таких понятий, которые могли бы быть усвоены одним народом и не могли бы быть усвоены другим народом. Если же мы здесь говорим о том, что для разных народов характерны различия в некоторых понятиях, то под этими понятиями нужно понимать лишь те понятия, которые выражаются одним словом на том или другом языке. Например во французском языке имеется слово cuir, которое выражает определенное понятие. У русского же народа точно такого же понятия, выраженного одним словом, нет. Но отсюда нельзя сделать вывода о том, что русский человек никогда не сможет иметь такого понятия. Но как только такое понятие образуется в мышлении русского человека, оно сейчас же, конечно, приобретает и языковую оболочку, только в качестве последней придется брать не одно слово (за отсутствием такового), а несколько слов, именно „приготовлять что-либо с помощью огня“. Точно так же и наоборот: русское слово и соответствующее ему понятие сутки не имеет во фр. языке однословного эквивалента, но это вовсе не значит, что французы так и не могут иметь в своем мышлении понятия суток. Французы могут иметь и имеют понятие сутки, но словесно оно выражается у них не одним словом, а словосочетанием vingt quatre heures (двадцать четыре часа). Следовательно, надо понимать, что речь идет не вообще о всех возможных понятиях, а только о некоторых, которые скрываются за некоторыми отдельными словами. Само собой разумеется, что общечеловеческие понятия одни и те же у всех народов земного шара, независимо от того, выражены ли они одним или несколькими словами»[228].

Это замечание безусловно верное. Понятия действительно могут существовать на базе нескольких слов. Слово атолл в Советском энциклопедическом словаре объясняется следующим образом: «Коралловые сооружения, имеющие форму сплошного или разорванного кольца, окружающего мелководную лагуну»[229]. Крепость. «Укрепленный пункт (город), подготовленный к круговой обороне и длительной борьбе в условиях осады»[230].

Предположим теперь, что в русском языке не было бы слов атолл и крепость. Наличия этих описаний было бы вполне достаточно для образования в сознании человека отдельных понятий.

Поэтому путем описания в любом языке может быть создано любое понятие, хотя оно до сих пор не было выражено отдельным словом или специальной формой. Значение ненецкого слова мора может быть передано описательно ʽвесенний, незатвердевший рог оленяʼ, хантыйское слово вонсь передается как ʽмассовый подъем рыбы вверх по рекеʼ, коми-зырянская глагольная форма личкыштлiс может быть объяснена описательно как ʽбыстро надавил, некоторое время подержал и снова отпустилʼ. Все это говорит о том, что в человеческом сознании помимо понятий, выраженных отдельными словами и их формами, существуют понятия, образующиеся на словосочетаниях.

Возникает вполне законный вопрос, чем же объясняется тот непреложный факт, что у людей, находящихся на одинаковых ступенях развития, количество понятий в основном является одинаковым. Одинаковые понятия у