Сомерсета о его службе в военном флоте: в каких местах он побывал, что видел, какими друзьями обзавелся, – однако разговоры о старом графе не относились к числу тех, в которых она держалась на плаву уверенно.

– Обычно он не находил во мне поводов для гордости, – произнесла она осторожно.

Даже в самом начале супружества – особенно в самом начале – граф частенько выказывал разочарование ее невежеством. Семейство Бальфур, несомненно, имело благородное происхождение, но не принадлежало к аристократии, и Элиза не знала многого, очень многого.

«Глупая девчонка, – нередко отчитывал граф молодую жену, когда она совершала очередную оплошность и, несмотря на все свои старания, снова ошибалась. – Глупая девчонка!»

– В своем завещании, – сбивчиво начал Сомерсет, – он упомянул вашу верность долгу и…

– Покорность! – резко перебила его Элиза. – Да, я помню.

Сомерсет моргнул.

– Я… конечно, я благодарна за земли, которые он мне оставил, – продолжила Элиза более спокойно. – Но не думаю, что им руководило стремление наградить меня. Видите ли, на него это совсем не похоже. Он изменил завещание после ссоры с Селуином, от злости. Если бы прожил дольше, возможно, изменил бы его обратно.

Вероятно, это случилось бы сразу после того, как Элиза в очередной раз перепутала бы баронессу Дигби и баронессу Дадли, – ошибка, которая неизменно приводила его в ярость.

– Он от природы не был чувствительным человеком, – признал Сомерсет.

– Он выказывал больше чувств по отношению к своему коню, чем ко мне, – сдавленным голосом произнесла Элиза.

Повисло молчание. Сидящий на диване Сомерсет поднял руки, задержал их в воздухе и опустил.

– Впрочем, Мисти был не простым конем, а андалузским серым, – добавила Элиза, и Сомерсет деликатно рассмеялся, сообразив, что собеседница хочет оставить эту тему.

И в этот момент, и в последующие пять дней, принося ей воду в Галерее-бювете, прогуливаясь с ней, когда прекращался дождь, сопровождая ее в конюшни, чтобы помочь выбрать лошадей для нее и Маргарет, Сомерсет снова и снова доказывал, что остался тем же добрым, заботливым, дельным человеком, которого Элиза когда-то полюбила… Право, ведь этими качествами можно восхищаться и в друге?

– Можно, если это друг, которого ты хочешь поцеловать, – съязвила Маргарет, когда кузина поделилась с ней этой мыслью.

Она сидела у окна в гостиной, наблюдая за улицей через мокрое стекло.

– Пожалуйста, помолчи, – сказала Элиза, подходя к зеркалу, чтобы поправить прическу.

Был вечер среды, и они собирались на концерт, облачившись в свои лучшие наряды. Маргарет была в голубом креповом платье поверх белой атласной нижней юбки и надела по такому случаю серьги, ожерелье и браслеты с сапфирами и жемчугом – на ней этот комплект выглядел даже более блистательно, чем в ювелирной лавке. Элиза, поскольку заканчивался одиннадцатый месяц ее траура, начала понемногу добавлять в свой гардероб белое и потому надела двуслойное платье: черное узорное кружево поверх белого атласа.

– Ты приготовилась к тому, что с тобой будет, когда он уедет? – спросила Маргарет. – На этой неделе?

– Завтра, – ответила Элиза, твердо глядя на свое отражение. – И да, приготовилась.

Ее голос не дрогнул – Элиза была в этом уверена, потому что приложила много усилий.

Но Маргарет все равно фыркнула:

– Ты упрямо зарываешь голову в песок. И должна добавить, не только в этом вопросе.

– Прошу, продолжай, – без энтузиазма откликнулась Элиза.

– Ты хоть немного думала о том, что будешь делать, когда уеду я? Мне самой не нравится в это углубляться, но до апреля остался всего лишь месяц, и Лавиния удалится из общества. Ты должна начать поиски новой компаньонки. В Бате множество респектабельных женщин, которые вполне подойдут на эту роль.

– Кто, например? – брюзгливо поинтересовалась Элиза.

– Что скажешь о мисс Стюарт?

– Слишком… бесцеремонная.

– Тогда миссис Гулд? Она довольно смешная.

– В самом буквальном смысле слова.

– Когда ты успела взрастить в себе такую высокую требовательность к остроумию? – удивилась Маргарет. – Перестань, они не так уж плохи.

– Они – не ты.

– Строго говоря, они в этом не виноваты, – рассудила Маргарет, и ее улыбка стала печальной.

Элизе казалось, что виноваты.

– Мелвиллы прибыли, – сообщила Маргарет, выглянув в окно. – «Что ж, снова ринемся, друзья, в пролом»?[12]

Элиза кивнула, накинула плащ, взяла ридикюль и веер.

Они отправились на концерт. Все пребывали в прекрасном расположении духа. Граф потешил спутниц забавной историей о том, как однажды делил наемный экипаж с известным актером и его ручной обезьянкой. Маргарет и леди Каролина осыпали его добродушными насмешками. Одна Элиза молчала. Разговор с кузиной растревожил ее, она не могла выбросить его из головы. Свою умиротворенность она обрела совсем недавно, ценой больших усилий, и размышлять о том, насколько это состояние шатко, было неприятно.

Они добрались до Верхних залов, отдали служителям плащи и накидки.

– Новый наряд? – спросила Элиза у леди Каролины, не без труда включаясь в беседу, чтобы восхититься платьем из сияющего белого кружева – такой пышной юбки в форме колокольчика Элиза еще ни у кого не видела.

– Да, наконец-то, – ответила леди Каролина, бросая хмурый взгляд на брата.

Тот возвел очи к небесам.

– Каролине понравилось величать меня скрягой, – сказал он Элизе, когда они пересекали холл, – с тех пор как однажды я осмелился предположить, что туфли, инкрустированные бриллиантами, это немного…

– De trop?[13] – шаловливо подсказала Маргарет, и Мелвилл весело рассмеялся.

– Я не позволю, чтобы мои уроки французского использовались против меня, – сурово сказала ученице леди Каролина и хлопнула ее веером по руке.

В дверном проеме они приостановились. Как и во время первого посещения Элизой Верхних залов, все присутствующие повернули головы в сторону вновь прибывших, только теперь рядом с Мелвиллами шли она и Маргарет.

Окинув взглядом собрание, Элиза нашла леди Хёрли и мистера Флетчера у камина, рядом с ними стояли Сомерсет и Селуины. Она сделала глубокий дрожащий вдох.

– О боже! – пробормотала Маргарет, тоже заметив леди Селуин.

– Постарайся вести себя повежливее, – напомнила ей Элиза.

– Я всегда вежлива, – фыркнула Маргарет. – Если меня не разозлят.

Леди Каролина тихо рассмеялась, и, взявшись под руку, две дамы прошествовали в зал с уверенностью самых очаровательных ведьм на шабаше.

– «Пламя, прядай, клокочи! Зелье, прей! Котел, урчи»![14] – процитировал Мелвилл Элизе на ухо, и она заулыбалась.

Граф, казалось, пребывал в отличнейшем расположении духа, просто лучился жизнелюбием.

– Поэма продвигается успешно? – предположила Элиза, когда они прокладывали путь сквозь толпу.

– На сегодняшний день написана тысяча строк, – ответил ее спутник. – Будь я дома, в Элдерли-парке, написал бы больше. Здешняя библиотека может предложить Еврипида только в редакции Порсона, а это не самая предпочтительная для меня версия. Но я все равно