Шрифт:
Закладка:
Смыслы, вкладываемые в инфраструктуру локальными сообществами, оказываются значительно более «многослойными», нежели этого ожидали бы привносящие эту инфраструктуру на ту или иную территорию агенты (Sneath, 2009). При этом зачастую в моделях воображения инфраструктуры пересекаются образы, относящиеся к разным историческим эпохам и культурным сферам. Так, на примере современных дорог Мозамбика Аделин Маскелье показывает, как переживание скоростных дорог как символов модерности и прогресса тесно переплетено в представлениях местных жителей с такими образами, как дорожные духи, маркированные ландшафтные объекты, представления о смерти, и, таким образом, воображение определенной инфраструктуры представляет собой многокомпонентный «слоеный пирог» (Masquelier, 2002). Однако тому, каким локальным сообществам видится пространство инфраструктуры – то есть географическому объему этого понятия в воображении его пользователей, – уделялось значительно меньше внимания.
Наиболее традиционным для социальных исследований понятием, с помощью которого осмысляются коллективные представления по поводу того или иного явления, является понятие социального воображения (imaginary). Воображение представляет собой по большей части не индивидуальный процесс интерпретации окружающего мира, а опосредуется социально, более того, те или иные социальные группы не существуют как объективная данность, а конструируются именно благодаря тому, что они определенным образом воображаются изнутри и извне (Castoriadis, 1991; Anderson, 2006). Модели воображения представляют собой способы понимания социального, которые сами становятся социальными явлениями и медиируют, таким образом, общественную жизнь (Gaonkar, 2002: 4). Показательно современное употребление термина во множественном числе (imaginaries), позволяющее подчеркнуть принципиальную негомогенность и множественность моделей воображения даже при рассмотрении одного социального феномена.
Изучение интересующих меня пространственных аспектов воображения популярно в таких дисциплинах, как география, философия, социология, антропология, и связано с всеобщим поворотом последних десятилетий в социальных науках к пространству и материальному (Лефевр, 2015; Harvey, 1990; Soja, 1989; Линч, 1982; Tuan, 2001; Massey, 1994; Ingold, 2000). В связи с большим вниманием исследователей к этой тематике для обозначения пространственного аспекта воображения существует большое число сходных терминов, зачастую используемых как близкие по значению (Daniels, 2011: 186): наряду со spatial/geographical imaginary/imaginaries применяются понятия geographical imagination/imaginations и imaginative/imagined geography/geographies. В отечественной традиции это терминологическое многообразие, изначально призванное отсылать к различным авторам-классикам и их предметным полям, сводится к сильно обедняющим оттенки смысла терминам «воображение» или «модели воображения», помимо этого, используется также понятие географического образа (Замятин, 2006). Наиболее общим определением этого кластера терминов будет понимание воображения как имплицитных установок, шаблонов для мышления и действия, требующихся человеку для осмысления мира и лежащих в основе коллективных практик (Taylor, 2002: 106).
Как отмечают антропологи Мортен Нильсен и Мортен Аксель Педерсен (Nielsen, Pedersen, 2015), в исследованиях социального воображения имплицитно заложена идея о том, что способности воображения помогают осмыслить внешний социальный мир, создавая его внутреннее отражение. Критика понимания воображения как простого слепка с реального мира и указание на связь воображения с телесными практиками и доминирующими доктринами, а также их взаимное влияние не были инновационными (Gaonkar, 2002: 11), однако Нильсен и Педерсен впервые поставили под вопрос пассивный характер этого явления. Исследователи показывают, что социальное воображение – это не просто способность к осмыслению внешней реальности, это креативная сила, высвечивающая определенные участки внешнего мира, соотносящая их друг с другом и предыдущими знаниями и перерабатывающая их в некоторое третье состояние, дополнительный «оптический фильтр», опосредующий восприятие. Они рассматривают проекты инфраструктурного строительства в Мозамбике и Улан-Баторе и показывают, что воображение этих проектов жителями (и связанные с этим реальные действия вплоть до таких серьезных, как покупка участков земли) формируется под влиянием представлений о пространственной близости, культурно формируемого «здравого смысла», современных и уже потерявших свою актуальность планов развития, доносимых до местных жителей в разной степени детально, а иногда в виде простых слухов. Они делают вывод о том, что «воображение представляет собой непрозрачное размытое пятно, которое возникает благодаря непредсказуемой по своей сути связке каскадных серий образов, обращенных из мира внутрь» (Nielsen, Pedersen, 2015: 258). В этой главе я покажу, каковы закономерности «каскадных серий образов» в пространственном воображении Северного морского пути локальными сообществами «советского СМП».
Понятие «Северный морской путь» в разные исторические периоды различалось как по существу – по функциям и по задействуемой инфраструктуре, так и в отношении его публичных репрезентаций. В «советских» поселках СМП в большей степени, чем в других населенных пунктах, социальное воображение Севморпути состоит из сложного наслоения рецепции современного публичного дискурса, представлений о функционировании СМП в советское время и исторической роли поселка в этом (Васильева, 2020). Социальное воображение этого инфраструктурного явления в населенных пунктах «советского» СМП во многом основывается на том, что эти поселки ощущали свою причастность к СМП («СМП-идентичность») и были встроены в него через разнообразные поселковые организации, которые не только управляли жизнью поселка и организовывали завоз, но и поддерживали проход судов (к примеру, Главное управление Севморпути и Торгмортранс). При этом важно отметить, что между нарративами жителей выбранных населенных пунктов – Амдермы, Диксона, Тикси, Певека и Провидения – прослеживаются системные различия (такие, как конфигурация ожиданий развития, степень подробности воображения СМП и т. п.), однако механизмы работы социального воображения, которые будут предметом моего анализа, весьма сходны.
ВИЗУАЛЬНЫЕ РЕПРЕЗЕНТАЦИИ СМП В МАССМЕДИА
Современный образ Северного морского пути формируется в неразрывной связи с государственной стратегией в отношении Арктики, кристаллизуется в публичной риторике арктических форумов и официальных документах (программах развития различных уровней – от федерального до муниципального, постановлений, законов, планов) и транслируется через массмедиа. Именно в рамках этих практик вырабатывается и усваивается (изменчивый во времени) язык описания СМП. В географическом отношении в современном публичном дискурсе доминируют две основные мотивировки эффективности СМП: СМП как северный транспортный коридор, служащий для дополнительной связи Европы с Азией, и СМП как транзитный путь из стран Атлантического в страны Тихоокеанского бассейна – альтернатива южному пути через Суэцкий канал (Гаврилова, 2020: 66–67).
Картографирование, как известно, не может быть объективным: любая карта, выхватывая одни явления и исключая другие, является продуктом определенной точки зрения (Moore, Perdue, 2014).
