Шрифт:
Закладка:
Общая политика доминирования в сырьевых районах ведомственных интересов, характерная для эпохи, дополняла картину «оконвееривания» Игарки. Главный специалист по архитектуре и строительному контролю Е. Г. Смирнова рассказывает, как в 1980‐е приходилось проводить по документам культурные учреждения (в частности, школу искусств) как жилые или производственные помещения96, поскольку по действовавшим нормативам «культуры» Игарке больше не полагалось.
Переход к эпохе массового производства – это качественный рубеж: иссякает инновационный потенциал фронтира, институциональная и производственная системы «костенеют». Главные приметы «оконвееривания» – уход креативности, разнообразия производственной и культурной жизни, отсутствие радикальных нововведений, и все это – на пике собственно производственных показателей. По сути, в свой «золотой век» Игарка мало-помалу превращалась в более «монопрофильный», узкоспециализированный город, утрачивала своеобразие и разнообразие экономики и городской среды.
Рис. 22. Средняя жилая площадь квартиры, построенной за десятиление. Распределение современного многоквартирного жилья в городе Игарке по периодам постройки в 1930–2009 гг. Источник: график составлен автором по данным сайта общественного инициативного проекта по раскрытию информации о состоянии жилого фонда в Российской Федерации «Дом.МинЖКХ.РУ»: (Жилой фонд…)
УРОКИ ИГАРКИ ДЛЯ СОВРЕМЕННОЙ АРКТИКИ: УВИДЕТЬ ТОЧКУ НЕВОЗВРАТА
Конечно, судьба Игарки стала результатом наложения целого ряда факторов. Одним из важнейших было то обстоятельство, что большинство научных и образовательных функций были перехвачены у Игарки Норильским промышленным районом (исследования в области полярной медицины, сельского хозяйства Крайнего Севера и особенно – геокриологии) – подобно тому как когда-то функции «окна в Европу» были перехвачены у Архангельска Санкт-Петербургом.
И все же это не умаляет необходимости переоценки «золотого века» Игарки. «Тучные» 1970‐е, 1980‐е не заложили ничего, что помогло бы Игарке пережить кризис 1990‐х и последующие сложные внешние экономические условия – напротив, Игарка именно в свой «золотой век» утрачивала потенциальные «институты знания» – научно-исследовательские, образовательные институты. «Золотой век» массового производства и одновременно сужения специализации – заложенный еще в предвоенные годы после репрессий в системе Севморпути и многократно усиленный погоней за валовыми показателями в последние десятилетия советской власти – обернулся слабостью городской системы перед лицом пришедших экономических трудностей 1990-х.
Ни в коем случае не оправдывая безответственные решения 1990‐х (в частности, закрытие градообразующего предприятия без эвакуации города), многочисленные имевшиеся в то время хозяйственные злоупотребления и даже преступления; не оправдывая общую политику руководства страны по «уходу с Севера», констатирую: возможности выстраивания альтернативной, научно-исследовательской, туристической, образовательной экономической специализации, которая бы расцвела на новом этапе развития города с приходом «Ванкорнефти», не только не были усилены – они были, во многом, растрачены именно в период наибольших экономических показателей, в 1970–1980‐е, в период выстраивания «типового» города Игарки.
Фронтирные97 города со всей очевидностью проходят однотипную цепь стадий развития. Нулевой цикл связан с накоплением информации, случайными экспедициями и предприятиями. В случае Игарки это проекты и пробные попытки организации экспорта по СМП – от М. Сидорова до Й. Лида, от Дж. Виггинса до Карских экспедиций.
Далее идет мощная (и обычно идеологически очень нагруженная) стадия слома барьера, собственно фронтира, когда зачинается новая прибыльная отрасль, преобразуется территория, формируются (зачастую) новые общественные отношения. В какой-то степени здесь можно провести параллель с технологической революцией в миниатюре, но если на сломе технологических укладов общественные институты обычно отстают от технологических перемен, то на фронтире (и в этом его типологическая особенность!) новые общественные институты создаются одновременно с самим процессом освоения новой территории, который, в свою очередь, обычно становится возможным лишь с обретением новой технологии.
Случай Игарки здесь «образцово-показательный»: технология сплава енисейского леса, открытие удобной точки перегрузки, обеспечение относительно крупнотоннажного экспорта сломили барьер дороговизны перевозок – и пошел промышленный, регулярный экспорт по Севморпути. Одновременно создавалась новая форма управления территорий – Главное управление Севморпути; причем в Игарке формировалось довольно интересное, подлинно фронтирное сообщество: если в классике американского фронтира писали о сломе барьеров между классами и гендерными группами, то в Игарке 1930‐х ослабевали барьеры между «вольными» и «раскулаченными» – во всяком случае, если верить работам Горчакова.
В какой-то момент первоначальное «месторождение» истощается – в случае Игарки это были ее преимущества при самосплаве леса. Для некоторых городов это первая возможная точка невозврата. Однако по закону возрастающей отдачи возникает возможность использования города как базы новых отраслей. И вот тут и возникает критическая развилка северного города: становление монопрофильным промышленным центром или базой нового освоения – средоточием освоенческих услуг, технологических и интеллектуальных. Игарка, в ранние годы уверенно закладывавшая фундамент развития по второму сценарию, примерно к середине 1970‐х скатилась в первый, монопрофильный сценарий. Параллельно с наращиванием рекордных производственных показателей она утрачивала разнообразие и творческий потенциал.
Самый важный урок Игарки – это острота противоречия между валовыми производственными показателями и разнообразием городской среды, по сути – между сиюминутной экономической эффективностью производства и жизнестойкостью производственного города. Если благосостояние города зиждется лишь на перевалке (и даже на обработке) грузов, поставляемых извне и вовне – как это было в Игарке, – жизнестойкость такого города формируется по принципу «караван-сарая» и потенциально слаба. Для ее усиления арктический город должен становиться столицей – экономической, информационной, а лучше и административной – окружающей территории.
В судьбе Игарки большую роль сыграло ее положение среди других экономических центров севера Красноярского края. Будучи пионером освоения в этом районе, в первые годы Игарка выполняла и роль центра для развития новых поселений; из нее осуществлялись авиаразведка, радиосвязь, поставлялись стройматериалы, продукты, опыт. Если бы Игарка могла закрепиться в роли экономического центра низовий Енисея, особенно если бы получила статус административного центра, ее, очевидно, ждала бы совершенно иная судьба. Это доказывает сопоставление с Нарьян-Маром, синхронно с Игаркой утратившим лесоэкспортную отрасль: Нарьян-Марский – еще дореволюционный – лесозавод Стелла Поларе после череды смен владельцев был признан банкротом в 2010 г., Игарский лесозавод, также после ряда преобразований, признан банкротом в 2008 г., равно как и Игарский морской порт. Нарьян-Мар спас статус столицы Ненецкого АО, административные функции стали доминирующими.
Статус хотя бы райцентра очень помог бы Игарке – но тут ее подвела советская система наделения северных промышленных городов статусом города областного/краевого подчинения, из‐за которого Игарка, очевидно, «недобрала» потенциала становления административно-организационным центром окружающей территории – хотя по факту он был и отчасти реализуется даже сегодня (так, например, больница Светлогорска передает часть функций, например, лабораторные анализы, больнице в Игарке98). Любопытно, что
