– На, возьми, – крикнула она слишком громко и слишком внятно, так кричат собакам, считая, что они быстрей поймут.

Эрих подошел и взял бумажку.

– Спасибо.

– Спрячь, а то отнимут.

Эрих спрятал.

Он зашел в супермаркет и, сторонясь людей, чтобы не обругали за вид и запах, взял там шампунь, мыло, мочалку, бритвенный станок, пену для бритья, лосьон, дезодорант. И немного нормальной еды, чтобы подкрепиться. Носки там висели сбоку в упаковках, он взял и носки. Носки – самая уязвимая вещь бездомного человека. И самая пахучая. Впрочем, у одомашненных людей так же.

Потом он пошел в подвал, где сейчас никого не было. Там в трубе был кран с вентилем. Эрих открыл его. Хлынула ржавая струя. Эрих подождал, вода стала светлее. В углу подвала были разные емкости, в том числе пластиковый таз. Эрих налил в него воды. Поставил на трубу осколок зеркала, побрился. Разделся догола, тщательно вымылся, трижды сменив воду в тазу. Взялся разбирать груду одежды, которую бомжи натащили в разное время с помоек. Джинсы, брюки, рубашки, пиджаки, много чего – люди сейчас тоннами выкидывают старое и ненужное. А часто и новое, что не подошло. Возвращать в магазин – тратить время, а время – деньги, выиграешь тысячу, проиграешь три. Эрих подобрал себе кое-что почти по размеру и не очень пахучее. В стороне сушилась дубленка Вани. Неубиваемая вещь, хвастался он ею. В похожей дубленке был герой фильма «Ирония судьбы». Как его звали? Неужели забыл? Эрих не стал напрягать мозги, отвлекаться, есть кое-что поважнее.

Он оделся и вышел.

Было морозно. Это хорошо – морозом выстудит подвальный дух.

Светлана была на своем месте. Эрих и не сомневался, что она там будет. Пошел прямо к ней. И сразу спросил:

– Где мой сын?

– Иди отсюда, – сказала Светлана.

– Где мой сын? – повторил Эрих.

– Володя, – позвала Светлана кого-то через голову Эриха.

Эриха схватили сзади.

Он повернулся и увидел человек в форме охранника. Эрих вспомнил, что видел его на втором этаже. Светлана позвала его по имени, значит, знакомы. Может, близко знакомы. Все может быть.

– Пройдемте, – сказал охранник.

Эрих рванулся, охранник умело заломил ему руку и повел головой вперед и вниз.

Эрих видел деревянные ножки столов и стульев, тот же пол, каким он был тут всегда. Все тут было, как всегда, и у других все, как всегда, только у него все плохо, у него все кончилось, почему, за что?

Эрих упал на пол, охранник от неожиданности выпустил его руку. Эрих лежал неподвижно. Охранник заглянул ему под голову.

– Плачет, – сказал он.

– Полицию вызвать, – посоветовал кто-то в зале.

– Скорее психушку.

– И то, и другое, – произнес голос, уверенный, что нужно делать в каждой конкретной ситуации.

Всем понравилось.

Нам нравится, когда есть кто-то, точно знающий, что нужно делать.

17

В учебном кабинете частно-государственной психиатрической клиники «Свет» профессора Борисенко собрались сам Илья Степанович Борисенко, пятидесятилетний мужчина с жизнелюбивым и ироничным взглядом, и интерны Веня Сотских, невысокий, рано полысевший, с висячими усами, которые его окончательно портили, но он словно этого и хотел, и взгляд у Вени был еще ироничнее, чем у Борисенко, однако без жизнелюбия, Алге Рауде, очень красивая и очень серьезная девушка, Полина Лешкова, тоже симпатичная девушка, часто изображающая простушку для собственной забавы, Федя Демичев, влюбленный в Алге и ударяющий за Полиной, человек постоянного самоанализа, утомляющего и Федю, и других, и Аман Джапаров, самый старательный из всех, но очень мнительный.

Санитар ввел мужчину лет сорока – пятидесяти, который спокойно сел на стул и приветливо оглядел сидящих перед ним интернов. Почему-то кивнул Феде. Федя оглянулся.

– Узнал своего, – прошептал Веня.

– Сам дурак, – ответил Федя.

Была такая фишка у этой группы интернов – отвечать друг другу тупыми, затертыми фразами. Играли в это. В дебилов.

– Я вас представлю? – спросил Илья Степанович.

Мужчина склонил голову, разрешая.

– Эрих Евгеньевич Марков, сорок два года, предварительный и самый общий диагноз – шизофрения, то есть понятие, как вы прекрасно знаете, широкое до бесконечности. При этом случай редкий, хотя в моей практике встречалось нечто подобное. Но не до такой степени. Я пока назвал это синдромом согласия. А именно: Эрих со всем соглашается.

– Вот все бы так, – сказал Веня, глядя на Алге.

У него не было шансов на отношения с Алге, поэтому он мог позволить себе так говорить.

Алге и ресничкой не повела в его сторону, спросила:

– В чем это выражается, Илья Степанович?

У нее был легкий акцент, звучащий для русского слуха приятно, особенно когда называют по имени-отчеству, мило искажая их. Алге знала это и не упускала случая бескорыстно угодить профессору, который нравился ей и умом, и внешностью, она хотела бы такого мужа, но потом, лет через десять. И чуть помоложе.

– Естественно, я скажу, Алге, – усмехнулся профессор, видя насквозь уловки студентки и показывая, что он на них не ведется, что пока она в его власти, а не наоборот. – Все скажу, ничего не утаю. Но сначала вопрос вам. Приготовьтесь. Приготовились?

– Да.

– Вопрос. Кто вы?

– А что имеется в виду?

– Вот! Даже вы, нормальный человек, не можете ответить без уточнения. На нас много чего наворочено: имя, статус, профессия, национальность, гражданство, вероисповедание. Кстати, что общего в перечисленных характеристиках?

Это был вызов всем, и каждому хотелось догадаться первым. Веня рискнул.

– Они социальные.

– Они абстрактные, – уточнил Федя. – За ними ничего нет. Имя, национальность, гражданство и остальное – все это в наших головах. В паспортах написано «Гражданин РФ», а никакой РФ в реальности нет.

– Как это? – не понял Аман.

– А вот так, – подтвердил профессор, – Федя прав, эти понятия существуют только на бумаге и в нашем воображении.

– Я тоже это имел в виду, – буркнул Веня. – Не успел развить мысль.

– Ну, прости. – Федя приложил руку к сердцу и склонил голову в его сторону.

Сволочь, дружески-беззлобно подумал Веня.

Красуется, саркастично подумала Полина, с сожалением понимая, что Федя ей нравится, а хотелось бы, чтобы нравился кто-то другой, покрасивее, повзрослее и, что уж говорить, пообеспеченнее.

Гонки мелкого самолюбия, снисходительно подумала Алге, и ей показалось, что эта мысль прозвучала в ее голове с привычным акцентом – она ведь его сама замечает, она давно уже умеет говорить практически без акцента, но не хочет лишиться дополнительного шарма.

Выпендриваются, а объяснить не могут, обиженно подумал Аман.

– Все просто, Аман, – сказал ему Илья Степанович. – Федя прав, эти понятия существуют