женщины с кобелём была здесь обычной историей. Глядя на лошадиные физиономии проводников, Анри подумал, что их матери могли бы рассказать истории похлеще.

Тропа петляла среди скал. Кроны вязов и елок заслоняли небо, а ветки норовили вколоть глаза. Полумрак был влажный, пахло мокрой собакой. Наконец нашли замаскированную расселину в скале, которую описал предатель. Ковер из лиан надёжно скрывал проход. Случайный путник прошёл бы в двух шагах, не обратив внимания. Спешились. Анри шёпотом отдал команду. С трудом протиснулись в узкую щель. Толстяку здесь пришлось бы худо. Компания ядовитых многоножек отдыхала на стене. Один из охотников уверенно раздавил тварей лбом. В тесноте рук не поднять.

Проход вывел на скалистую террасу, где, прилепившись стеной к горе, стояла каменная хижина.

Анри ногой выбил дверь. На ложе, покрытом бурыми разводами засохшей крови, лежал мужик. Борода закрывала пол-лица, но глаза горели злым, яростным огнём. Разбойник с трудом попытался подняться, но, получив мощный удар сапогом в живот, упал с криком боли. Раны открылись вновь, из-под тела показался бордовый ручей. Бедолага стонал, как дикий зверь, пока ему вязали руки. А потом затих. Лишь хрипло дышал, на губах пузырилась тягучая кровь.

Морис с Филиппом обыскали дом и чердак. Довольные, притащили кожаный мешок, где звенели монеты.

— Людей больше нет. Этот пёс последний.

— Есть еще золото? — склонился барон над поверженным врагом.

Разбойник был так поглощён умиранием, что не ответил. А может быть, уже и не слышал.

Анри наступил ему на руку, но тот не шевельнулся. Сдох. Смерть — главное условие жизни. В природе все убивают друг друга. Лиса терзает мышей. Чайки охотятся за рыбой. Корова жрёт траву. Даже растения душат друг друга. А уж человек сокрушает всё, до чего может дотянуться. Рубит лес, охотится на зверей, воюет с собственным братом. Кому это не нравится, может предъявить претензии Богу, который так установил — сильный поедает слабого. И первый в это цепочке всемогущий Господь. Он самый могучий и творит с остальными, что душе угодно.

Раньше, солдатом, Анри резал людей, испытывая удовольствие, усталость, или злость. Сейчас он подумал, что убийство — это способ вызвать к себе уважение. Чем необузданней король, тем тише придворные. Чем страшнее бог, тем послушнее паства.

Пнув труп, барон приказал:

— Привяжи за ноги к моему коню.

Обратный путь был триумфален. Люди пялились на разодранное в клочья тело главаря, которое волочили на верёвке по развороченной копытами дороге. Женщины охали. Мужики чесали затылки, понимая, что пришла новая власть.

Голова, похожая на трёпаный кочан капусты, украсила последний, двадцать восьмой кол.

На следующий день согнанные к строящемуся замку люди были проинформированы, кто в ущелье хозяин. Внимательно изучив ряд кольев с отрубленными головами, народ не возражал. Анри установил размер подати и трудовую повинность. Теперь каждый месяц ему присылали два десятка мужчин.

Скоро на острове, отделенном от берега каналом, вырос мрачный замок с четырьмя высокими башнями по углам. По соседству, на месте дряхлой деревни, появился городок. В центре на площади обосновалась церковь Святой Девы Марии. Напротив была установлена площадка с виселицей. В храме служил мессы отец Иоанн, широкий в плечах мужчина с могучим басом и мудрыми глазами, похожий на рано поседевшего медведя. У виселицы в крохотной пристройке сидел палач — горбун, выглядевший как изуродованный дьявол.

Нарушителей порядка казнили немедленно. Впрочем, довольно скоро они закончились, и заплечных дел мастер целыми днями бездельничал, с надеждой разглядывая прохожих.

Годы летели быстро. Анри нравилась новая жизнь. Он был полноправным хозяином ущелья, всех местных женщин и мужчин. Женщины были, правда, так себе. Тупые, потухшие, кособокие. Для утех ему привозили красавиц с побережья. Они охотно продавали своё достояние, полученное при рождении, — красоту и молодость. Их гибкие тела пахли морем, влажные глаза обещали, смех манил, а бёдра вели в тесные райские врата. Наверное, если бы бог дал им ума, могли бы обобрать до нитки каждого мужчину. Но Господь милостив.

Примерно раз в полгода барон осуществлял дисциплинарно-профилактическое мероприятие. Крепко напивался и выезжал в город с дружиной, убивая всех, кто попадался по пути. Жители относились с пониманием и в урочный день тихими мышами сидели по домам.

Слава Анри росла. Правители соседских гор наперебой приглашали отдохнуть на пирушках, рыцарских турнирах и оргиях. Не каждый мог бы выжить после такого отдыха. Но барон только крепчал. Алкоголь, кутежи, девицы да драки — вредно, но в радость.

На фоне несокрушимого вождя друзья заметно сдавали. Старость — процесс медленный, однако неизбежный. Она выедает человека изнутри и снаружи, а воспеваемые в балладах воинские раны лишь приближают немощную смерть. Филипп оглох на одно ухо. Жером хромал, тяжело переступая распухшими ногами с выступающими узлами вен. И даже могучий Морис всё чаще хватался за спину, месяцами отлёживался в своей комнате.

Сам же Анри чувствовал себя на удивление молодым и сильным, как много лет назад. Он отрастил бороду, кутаясь в неё от холодных ветров, и неутомимо скакал на коне по жизни от одного года к другому.

Несколько раз снился демон Асмодей, иногда с ним рядом была загадочная Белая дама.

Что-то внутри разума барона неуклонно менялось. Однажды он позвал Жерома.

— Научи меня счёту.

Жером тяжело уселся на стул, привычно потирая колено:

— Зачем тебе становиться школяром?

— Знаешь, подумал, если купцам выгодно давать нам подать, то сколько мы могли бы заработать, торгуя сами?

Математика увлекла Анри. Перед ним открылся новый мир возможностей. Он финансировал покупку нескольких барж и создал транспортную компанию по перевозке товаров. Скоро торговый путь с севера на юг через Севены был у него в руках. Деньги текли ручьями и струйками, объединялись в бурный поток, такой же, как неукротимая река Тарн.

Захолустное ущелье преобразилось. Неумолкаемый звук молотка означал новое строительство. Появлялись улицы, покрытые брусчаткой, а не грязью. Жители радовались. Дети смеялись. Сады произрастали плодами. Хотите — верьте, хотите — нет, но, говорят, видели, как добродушно улыбался Жак Олид, местный гробовщик.

Барон откусил очередной кусок своей жизни, прожевал, проглотил. И принялся за новый.

От произошедших перемен он ощущал удовлетворение, как Бог в шестой день творения. И всё, что было создано, устроено и наполнено, было хорошо весьма.

Однако, когда есть всё, понимаешь, как это мало. Материальные блага навевают смертную скуку. Тот факт, что скука тоже смертна, радует, но недолго. Тогда неведомо откуда является тяга к знаниям.

Барон решил обучиться грамоте. Подтолкнуло его к этому решению таинственное явление, периодически вторгающееся в его жизнь. Примерно раз в год в его мозгу случалось затмение. Мир пропадал, на его месте оказывалась кипящая каша из странных светящихся созданий.

Узнав математику, он решил, что некоторые существа похожи на цифры. Возможно, переплетение их тел и ножек образовывали не похабный акт, а некий символ. А вдруг это буквы, сложенные в слова и фразы? Что, если перед ним послание от Пресвятой Богородицы или даже от самого Господа Иисуса Христа? А он, как назло, неграмотный.

Жерому пришлось вновь стать учителем. К разочарованию Анри, французские буквы мало походили на виденные им диковинные знаки.

— А бывают другие письмена? — спросил он.

— Есть еще много языков. Мавры и иудеи пишут не по-нашему.