Похожие положения сохранились в приговорной грамоте Троице-Сергиева монастыря 31 октября 1555 г. В случае, если в общине будут обнаружены скоморох, ворожея или волхв, то с той сотни взять пени в 10 рублей (огромная сумма!), а самих нечестивцев изгнать, избив и ограбив:

«не велели есмя им в волости держати скоморохов, ни волхвей, ни баб ворожей, ни татей, ни розбойников; а учнут держати и у которого сотского в его сотной выймут скомороха, или волхва, или бабу ворожею, в его сотной, и на том сотском и на его сотной, на сте человек, взяти пени десять рублев денег, а скомороха, или волхва, или бабу ворожею, бив да ограбив да выбити из волости вон, а прохожих скоморохов в волость не пущать»[188].

Жесткость мер приравнивала праздношатающегося фигляра к сатанистам. Сейчас нам кажется, что это перебор и грубость, но за фокусом – иллюзия, искус, который сложно оценить: может, это шутка, а может – западня? Когда вокруг разгул дьявольщины, опасаются и скоморохов.

* * *

Вопросы благочестия в начале правления Ивана Грозного были в повестке дня приоритетными. В частности, когда после пожаров начали ремонтировать и обустраивать пострадавшие храмы, восстановление росписи и убранства вызвало сомнения в верности новых образов и привело в 1553 г. к скандалу, даже судебному разбирательству. Некоторые полагают, что это была атака недовольных на всевластие Сильвестра, которого обвинили в появлении на стенах главных соборов страны изображений и сюжетов, не соответствующих традиции. Сильвестра уличили в ереси, но так как программа фресковой росписи была согласована с царем и митрополитом, попу удалось оправдаться. Дело было резонансным, судя по всему, его рассматривал церковный собор. На виновников обвинений наложили епитимью. Дело об иконах закрыли, но осадок остался. Впоследствии, по иронии судьбы, как раз в колдовстве обвинили представителей «избранной рады», что и сработало.

Первоначально царь Иван воспринимал Сильвестра в качестве духовного единомышленника, своего «ангела», а потом в тех же выражениях попрекал за отступничество: «Для совета в духовных делах и спасения своей души, взял я попа Сильвестра, надеясь, что человек, стоящий у престола господня, побережет свою душу, а он, поправ свои священнические обеты и право предстоять с ангелами у престола господня, к которому стремятся ангелы преклониться, где вечно приносится в жертву за спасение мира агнец божий и никогда не гибнет, он, еще при жизни удостоившийся серафимской службы, все это попрал коварно, а сперва как будто начал творить благо, следуя Священному писанию». Потом Сильвестр, «желая власти, подобно Илье жрецу, начал, подобно мирским людям, окружать себя друзьями»[189]. Царь в своем первом послании Курбскому неоднократно использует образ пресвитера Илия (Эли) из 1-й Книги Царств, который был судьей в Израиле 40 лет и при нем филистимляне захватили Ковчег Завета, после чего он умер и «отошла слава от Израиля» (1 Цар. 1–4). Для него это пример того, что воцарение священника недопустимо и приводит к гибели страны: «Когда же жрец Илья взял на себя и священство и царскую власть, то, хотя он сам был праведен и добр, но когда пришли к нему и богатство и слава… отступил от истины и погиб страшной смертью… весь Израиль был побежден…»[190]. Характерно, что в Библии мотив вины Илия никак не подчеркнут, это его сыновья «были люди негодные» и «не знали Господа» (1 Цар. 2:12). В этом смысле их поминает Курбский в своем третьем послании[191]. У Курбского Илий – пресвитер, в синодальном переводе – священник, хранитель Храма Господня, а вот у Ивана вдруг – жрец. Царь признает, что он праведник, но зазнавшийся и неудачник. Так объясняется, почему государь приблизил попа Сильвестра, который потом обернулся жрецом, то есть поклонником язычества, волхвом и колдуном.

Падение «избранной рады» оказалось ведовским процессом. Вполне возможно, что Адашев и Сильвестр уже наскучили царю, и нужен был только повод к их удалению, но судилище над ними состоялось именно по обвинению в чародействе. Летом 1560 г. внезапно умерла первая супруга Ивана Грозного Анастасия, из рода Захарьиных-Юрьевых (Романовых), мать всех его законных наследников мужского пола. Ничто, кажется, не предвещало ее смерти, а потому за произошедшим отчетливо просматривалось отравление или, что, собственно, почти то же самое, колдовство. Кто-то «нашептал в ухо» государя, что «напустили на нее чары» его ближайшие – Адашев и Сильвестр: «Царицу твою околдовали» [192]. Придворные чародеи, о которых писал Пересветов, оказались в ближайшем окружении царя. Всё, как предсказывали. Благо, что государь не пострадал. Его успели оградить. Даже на суд над лихоимцами не пустили, поскольку «если придут эти известные злодеи колдуны, то царя околдуют»[193].

У Адашева была обнаружена сообщница – некая монахиня «Мария, по прозвищу Магдалина», которую казнили вместе с пятью сыновьями, «будто бы была колдуньей и единомышленницей Алексея»[194]. Судя по сообщению Курбского, Мария была вдовой, происходила из Польши («родом ляховица»), но перешла в православие и отличалась ревностной аскезой. Прямых указаний на то, что именно она – польская ведьма – испортила царицу Анастасию, нет. Но контекст, кажется, указывал именно на это.

Сам факт того, что Анастасия стала жертвой чародейства, был подтвержден официально. Так сказано в соборном определении 29 апреля 1572 г., которое обеспечило царю разрешение на четвертый брак: «вражиим наветом и злых людей чародейством и отравами Царицу Анастасию изведоша»[195]. Про вторую жену Ивана – черкешенку Марию – в том же документе говорится иначе, без акцента на колдовстве – просто отравлена: «также вражиим злокозньством отравлена бысть».

* * *

Считается, что смерть от колдовства любимой супруги стала психологическим рубежом для царя Ивана. Именно после 1560 г. произошла смена его окружения, ожесточение и казни бывших приближенных, в итоге опричнина. Обвинения в злокозненном колдовстве стали постоянным спутником политических репрессий. Неизведанные силы потустороннего, управление которыми затруднительно и подвержено сатанинским каверзам, пугали суеверного государя, заставляли усиленно сопротивляться этой напасти, чем, надо полагать, многие пользовались: «Ведь что творили они своим колдовством: желая царствовать сами и господствовать над всеми нами, они вроде как закрывали тебе глаза и ни на что не давали смотреть», – описывал Курбский действия «бесполезных колдунов» из числа придворных[196].

Зачастую мы не знаем точного повода для опалы того или иного дворянина, но если такая причина упомянута, то чаще всего это «измена» или посягательство на государя, то есть некий заговор, который, как обычно предполагалось, сопровождался волхвованием.

В 1565 г. казнен Александр Горбатов-Шуйский с сыном, который якобы хотел узурпировать трон. При всем благородстве