Она внезапно вспотела от напряжения. В курсе были всего несколько человек. Игорь, он собирал вещи, Игнат, который эти вещи привез, Женька и Савелий Гранатов, с ними она накануне разговаривала по телефону. Она сама и Калина были, разумеется, не в счет. Школьную подругу из списка подозреваемых, получается, можно было смело вычеркивать. В дом ее влезла точно не Женька. Получается, что это сделал либо кто-то из охранников (Игорю вчера она своими руками дала ключи, с них легко можно было успеть сделать дубликаты, а Игнат привез их ей обратно вместе с вещами), либо, как это ни печально осознавать, Савелий, который стал проявлять к ней подозрительный интерес именно в последнее время.

Мила уставилась на Игната, словно пыталась прочесть его мысли. Что она знает об этом человеке, который всю ночь провел в машине с работающим двигателем перед домом Троекуровых. Но это в теории, на практике же Мила спала и его присутствие за воротами не проверяла. Да и шум от двигателя стоящей за забором машины ей был не слышен. Если он уезжал, а потом вернулся, то она легко могла этого не заметить. Интересно, у дома Калины есть камеры видеонаблюдения, по которым это можно бы было проверить? И как жаль, что такие камеры у своего дома не удосужился поставить Андрей Погодин.

– Вы чего, Камилла Александровна? – Ее упражнения в физиономике не остались незамеченными охранником. – Вы думаете, что это я ночью дом обыскал? Я понимаю, никто, кроме меня и ребят, не в курсе был, что вы ночевать на Садовой остались. Но это не я, честное слово. Я всю ночь в машине провел, как по инструкции положено. Там здание Сбербанка наискосок, у них камера на фасаде есть, можете посмотреть.

Ах да, улица, на которой располагался троекуровский дом, действительно называлась Садовой. И Игнат, как профессионал, действительно, в первую очередь, подумал бы про камеру. Значит, его можно вычеркивать, и потенциальных взломщиков остается только двое. Игорь и Савелий. Или больше?

– Что вы имеете в виду под «ребятами»? – спросила Мила, осознав, что в словах Игната царапнуло ее ухо. – О моем местоположении знали только вы с Игорем. Нет?

– Ну да, а еще Колька. Ему же меня утром менять. Я его и предупредил, что, возможно, надо будет прибыть по другому адресу.

– Игнат, я вас ни в чем не подозреваю, – мягко сказала Мила, глядя на его расстроенную простецкую физиономию. Игнат сейчас был похож на обиженного ребенка, которого заподозрили в том, что он стащил и съел конфеты из буфета. – И ребят тоже. Для того чтобы подозревать, нужно иметь основания, а у меня их нет.

В дверь позвонили, Мила вздрогнула, а Игнат отправился открывать. Вернулся он вместе с Николаем, который при виде погрома длинно присвистнул.

– Ничего себе. Это кто ж так постарался?

– Хотела бы я знать, – задумчиво сказала Мила. – Ладно, ребята, вы идите на улицу, я буду на работу собираться. В таком беспорядке сделать это будет достаточно непросто, но на работу я опаздывать все равно не могу.

– Пойдем, снаружи расскажу, – буркнул Игнат. – Тут такое дело, что никто, кроме нас троих, не знал, что ее дома не будет.

Николай ощетинился, аж волосы на коротко стриженном загривке встали дыбом.

– И что? Кто-то хочет сказать, что это мы?

– Никто ничего не хочет сказать, – громко проговорила Мила. – Кроме вас я рассказала о том, что ночую на Садовой, еще как минимум двум людям. Ребята, не парьтесь, ничего не пропало, все целы. Продолжаем жить дальше.

Тем не менее во время уроков она то и дело возвращалась мыслями к раскуроченным комнатам, ей еще предстояло там навести порядок, а также к людям, которые могли желать ей зла. После третьего урока в ее кабинет неожиданно заглянула Женька, хорошенькая и жизнерадостная.

– Привет, Милка, – завопила она громко. Видимо, от переизбытка чувств. – Меня Андрей к тебе послал, деньги для этих несчастных детей передать. Просил прощения, что сам не заехал, но у него на комбинате какой-то форс-мажор. Он вчера вечером уехал и только под утро вернулся. Час подремал, потом душ принял и снова на работу отправился.

– Спасибо ему, что про просьбу мою не забыл, – поблагодарила Мила искренне, – для ребят это важно. Сейчас я их найду и деньги отдам. Это вся зарплата или часть? Что мне им сказать?

– Зарплату на карточку перевели. Не могут они наличкой выдать. У них даже кассира в бухгалтерии нет. А это материальная помощь. В размере оклада. Андрей сказал, что с этим проблем нет.

Мила подозревала, что «материальную помощь» директор комбината выдал из своего собственного кармана, чтобы не возиться с бухгалтерскими проводками. Но говорить про это Женьке не стала. Кто их знает, какие финансовые взаимоотношения в их почти семье.

– Жень, а ты Андрею говорила, что я осталась у Калины ночевать?

– А это что, секрет? – удивилась Женька. – Точнее, он же наш разговор слышал, поэтому сам потом уточнил, где это ты. Я и сказала. Не надо было?

– Да почему же сразу не надо. Я ни от кого не скрываюсь. Я просто так спросила, – ответила Мила, еще мгновение назад собиравшаяся рассказать подруге о происшествии в своем доме.

Сейчас говорить о случившемся она резко расхотела. Список людей, знавших о том, что дом всю ночь будет стоять пустым, пополнился директором фанерного комбината Андреем Васильевым, нашедшим тело Троекурова, с которым у него были неприязненные отношения. Более того, сразу после того, как он получил это известие, Васильев сорвался из дома, сообщив Женьке, что у него ЧП на работе, и вернулся только под утро. Уж не он ли был тем человеком, который вспарывал собачьи лежанки в ее доме?

– Ладно, Жень, – пряча глаза, сказала Мила. Перед подругой было неудобно, но и отмахиваться от своих подозрений она не считала правильным. – Ты иди сейчас. Позже поболтаем. Перемена кончается, а мне еще надо Кедровских найти, чтобы деньги им передать.

Витю и Олю она нашла в кабинете математики, подозвала подойти, они двинулись к ней вдвоем, словно попугайчики-неразлучники. Мила передала конверт, коротко пояснив, что это не зарплата, а премия, которую можно тратить на еду, но разумно.

– Не маленькие, понимаем, – отрезал Витя.

– Камилла Александровна, спасибо, – пролепетала Оля.

На глазах девочки появились слезы, она выглядела такой несчастной, что Мила, повинуясь какому-то безотчетному порыву, обняла ее и прижала русую голову к своей груди.

– Все будет хорошо, девочка, – сказала она ласково. – Вот увидишь.

– Ничего уже не будет хорошо, – Оля вывернулась, разрыдалась и выбежала