За моими размышлениями меня застаёт очередная курьерская доставка. Я как раз сижу в офисе за бесконечными таблицами и согласованиями, как мне приносят пакет, из которого я достаю небольшую квадратную картонную коробочку белого цвета. Без надписей и опознавательных знаков. Я закрываю на замок дверь в свой кабинет, чтобы не в меру любопытные коллеги не помешали моему предвкушению очередного сюрприза, и открываю подарок. Я зарываюсь ладонями в шуршащие слои ароматной шёлковой бумаги, пока мои пальцы не нащупывают гладкие камушки бусин, подцепив которые, я вытягиваю нитку крупного жемчуга, прикреплённого к полоскам ткани, расправив которые, я понимаю, что это трусики-стринги кораллового цвета, с ожерельем между ног. Я заглядываю в коробку, пытаясь найти там какие-то опознавательные знаки, и обнаруживаю только маленькое золотое сердечко на цепочке. Я рассматриваю его, чтобы понять его предназначение: брелок? А может быть, кулон? В кабинет стучится Марина. Быстро засунув трусики обратно в коробку, я иду открывать ей дверь, размышляя, кто же этот таинственный поклонник, которых у меня никогда не было, как моя помощница, складывая стопку договоров на мой стол, восклицает:

– Не знала, Маша, что тебе нравятся такие ретро-гаджеты!

– Ты это сейчас про что? – недоумеваю я.

– Да про эти олдскульные флешки. Прошлый век, короче! – указывает она на сверкающее стразами сердечко. – В прошлом году один наш клиент такие хотел женщинам на Восьмое марта дарить, еле отговорили! Сексизм какой-то, – всё еще бормоча по дороге, как брюзжащая старушонка, Марина наконец-то закрывает за собой дверь кабинета.

Мысленно поражаясь полной асексуальности и лишённого каких-либо зачатков романтичности молодого поколения, я беру в руки дутое сердечко, верчу его, поворачиваю, и вот оно раздвигается, и открывается USB-разъём. Наплевав на все правила компьютерной безопасности, я вставляю флешку в порт, ожидая увидеть видеооткрытку, порноролик, документ – всё, что угодно, но только не один единственный аудиофайл, кликнув на который, на всю комнату начинает шептать Джейн Биркин, подпевая Сержу Генсбуру “…je t'aime! – Moi non plus…” Я погружаюсь в мелодию их любви, растворяясь в их громких стонах, а по стеклам изо всей силы бьёт косой сентябрьский дождь… И снова никаких опознавательных знаков: ни записки, ни намёка в названии файла, но теперь я уверена почти на девяносто процентов, что это кто-то из французов. Правда, кто? Жан-Пьер Бруно или Оливье Бонне? И что это всё означает? Ещё и более чем дискриминирующий подарок в виде трусиков-увертов с жемчугом?! Даже беглого взгляда на них мне хватает, чтобы понять, что это очень дорогие стринги с наверняка натуральными камнями. Я понимаю, что у нас с Rouette Freres очень пикантный по стандартным меркам совместный проект, но моя репутация на рынке и современная повестка в отношении ущемления прав женщин точно не даёт никому права ухаживать за коллегой. Тем более за сотрудником компании-подрядчика. Я точно знаю, что вся моя интимная жизнь остаётся за дверями моей квартиры: я не веду соцсетей, стараюсь не оставлять электронных следов в пространстве, и все мои интимные тайны запрятаны глубоко в дневнике моей жизни, и даже Антон с Ланой не знают про львиную долю моих похождений. Почти для всех людей в моём окружении я – деловая одинокая женщина. Приятная в общении, добрая к друзьям и коллегам, но абсолютная стерва с непрофессионалами и моральными уродами. Одета всегда креативно и с иголочки, прихожу в офис рано, ухожу позже всех, вся жизнь – работа. Ну а как же ещё?

У меня ведь ни детей, ни мужа, ни бойфренда. Таких у нас принято в обществе жалеть и говорить о них за спиной с тайным чувством собственного превосходства: «А глазки-то грустные…». Как будто счастье меряется количеством орущих сопливых детей, мужем-абьюзером, который трахает на стороне твою лучшую подругу, и страшненькими фото с семейного отдыха из Турции в ленте инстаграм.

В динамиках моего рабочего Aleinware заканчивают заниматься любовью Джейн и Серж в своём хите “Je t’aime”, а я размышляю, как же мне понять, кто же так меня добивается…

Безусловно о том, чтобы напрямую задать вопрос французским коллегам, не может быть и речи: если это не они, то я просто дискредитирую себя как профессионала, тем более такие расспросы будут выглядеть более чем неуместно. Поэтому я решаю оставить всё как есть в надежде, что рано или поздно всё тайное становится явным.

Я встречаюсь с Фёдором в нашей усадьбе, где на последнем этаже уже вовсю идут работы по подготовке вип-зоны. Все пыльные комнаты вычистили и проветрили, выгнав из них затхлый запах тлена и забвения, и теперь они смотрят на мир чистыми распахнутыми во внутренний сад окнами, из которых вдалеке виднеются красные кирпичные башенки Кремля. Потрескавшаяся местами причудливая лепнина только добавляет стиля, а дореволюционные французские обои, сохранившиеся в некоторых помещениях, создают атмосферу Версаля. В одном из помещений я замечаю гигантское старинное зеркало в тяжёлой золотой раме, каким-то чудом уцелевшее за все эти века, и из него на меня смотрит худая долговязая девушка в дизайнерской футболке с надписью «Стерва classico riserva. Выдержка 5 лет» с огненно-рыжими волосами, собранными в конский хвост на затылке, высокими скулами и острыми коленками, торчащими из-под юбки-карандаша Rinascimento. Естественно, на каблуках, мать их. В Москву постепенно возвращается бабье лето, чтобы раздать напоследок нам свои тепло-сладкие поцелуи, и, стоя в продуваемом всеми ветрами доме, мне кажется, что я нахожусь в каком-то французском chateau, а не в бывшей совковой конторе.

Мы спускаемся на нижние этажи, и я остаюсь довольна тем, как там теперь всё выглядит: всё-таки свежий воздух идёт на пользу всем. Агентство Фёдора по моей просьбе развесило везде невесомые драпировки из органзы, которые колышутся на сквозняке и надуваются, как паруса на морских фрегатах, приглашая в бесконечное путешествие по солёным морям, а в углах уже расставили разнокалиберные мягкие кресла, банкетки и диваны, на один из которых я и плюхаюсь с разбегу. Я лежу на спине, и надо мной развеваются невесомые полотна: белые, светло-голубые и пепельно-розовые, закрывая и открывая, как набегающие на небо облака, синюю высь старинной усадьбы. Я закрываю глаза, и чувствую кожей морской бриз и солёные брызги на голых ногах и руках, ещё немного, и раздадутся крики чаек… Тут меня от моих грёз будит знакомый голос:

– Мария, добрый день, мы уже здесь, будем сейчас всё расставлять по плану, – я открываю глаза, поворачиваю голову и вижу Соню, которая словно хрупкая храбрая феечка стоит в окружении трёх огромных орков. На самом