Шрифт:
Закладка:
Так прошёл месяц. За это время я ни разу не видела Марио. Может, я утрирую, ведь, по сути, я вообще никого не видела. Я стала собственной тенью. Жизнь превратилась в набор алгоритмов:
7.30 — подъём, гигиена, уборка.
8.00 — завтрак, чтобы папа видел и не волновался.
8.15 — дорога из дома в универ.
9.00 — 14.00 — что-то невнятное, с мельтешащими лицами, голосами, какими-то вопросами…
14.05 — дорога из универа домой.
14.50 — обед, чтобы мама не переживала.
15.00 — телевизор и смартфон. В упор не помню, что смотрю и слушаю, останавливается этот поток идиотизма, когда меня зовут к ужину, а значит, что…
Примерно 19.00 — я снова натягиваю непринуждённую улыбку и спускаюсь на получасовую каторгу, ведь на этот раз мне придётся провести вместе с семьёй гораздо дольше времени, а это очень сложно — притворяться живой. Сначала мне приходилось выдумывать какие-то истории про универ, чтобы рассказать их родителям и успокоить, но спустя время, я стала пересказывать случаи, из жизни своих знакомых, одногруппников, которые когда-то слышала или видела, только теперь в главной роли для моих мамы с папой была я.
Выдержав вечернее шоу начинающего лицедея в собственном лице, я снова поднималась к себе и убивала время за теми же «развлечениями» — бессмысленным просматриванием коротких видео. К ночи телефон выключался, когда у него заканчивалась зарядка, и я выключалась вместе с ним. Удивительно всё-таки: батареи хватает ровно на один мой пустой и бесполезный день. За ночь всё снова заряжается, и утром повторяется снова…
— Зачем всё это? — однажды я осмелилась задать себе этот вопрос.
Зачем я живу? Почему моя жизнь не отличается от «жизни» смартфона?
У меня нет друзей. Мне неинтересны тусовки, новые знакомства, моя будущая профессия. Мне не нужны лекции, занятия, экзамены. Даже сам диплом мне не нужен — я не буду журналистом, так как ненавижу сплетни, не люблю общаться с незнакомыми людьми, да и вообще не вижу себя в этой сфере.
Мне неинтересен спорт, у меня нет никакого хобби. Раньше была химия, сейчас же я и к ней потеряла интерес. Да что там к химии — я потеряла интерес к самой себе… Даже еда не приносит удовольствия. Я и вкуса-то её не чувствую.
«Что делать, если не хочется жить?» — конечно, я не рассчитывала найти реальный ответ на вопрос, когда вбивала его в поисковик. Я вообще ни на что не надеялась, просто сделала это от безделья, от равнодушие и каким-то внутренним призывом.
«Если не хочется жить, то самый верный способ — умереть» — прочитала я ответ.
2 часть
1
Марио
— Че, этот коробок Леголаса. Береги его, как свои уши. Если на нём будет хоть микроскопическая вмятина, нам всем хана.
— Понял, шеф. Доставим в лучшем виде, — рапортует Юрка, наш немного лопоухий басист, который благодаря этой особенности получил своё прозвище — Че. Нет, не про того Че вы подумали. Наш — это сокращение от «Чебурашка». Он с нами всего два месяца, но за это время настолько хорошо влился в коллектив, что кажется, будто он был всегда.
— Марио, я бы не был так уверен в Юрии, — нудит над ухом Макс. — Мы же все помним, как он неответственно отнёсся к уборке студии. Его халатность и безрассудное отношение к технике едва не обрекли нашу поездку полный и безальтернативный крах.
Макс — тоже новенький. В «Грибоедофф» попал случайно всего две недели назад. После отъезда Чацкого в Москву мы срочно-обморочно искали ему замену. Че нашёлся практически сразу. А вот вокалиста мы искали почти полтора месяца. Прослушали около сорока человек в общей сложности, но постоянно что-то не срасталось. То вокал нам не подходил, то кандидат оказывался с нами не «на одной волне», то случались какие-то происшествия. Например, уже утверждённый всеми солист вдруг сломал ногу, возвращаясь домой с репетиции.
Когда мы почти отчаялись, то решили, что возьмём первого встречного, ну, то есть первого, кто придёт к нам на прослушивание. Два дня никто не появлялся в студии, и вот на третий, когда уже вышли все сроки, и нужно было подавать заявку на участие в молодёжном фестивале, в дверь нашей репетиционной постучали. Да-да, именно постучали! Кажется, в этот момент время остановилось и все находящиеся в студии замерли и перестали дышать. Спустя полминуты, незапертая дверь оставалась закрытой, и мне пришлось громко крикнуть: «Ворвитесь!» Эта шутка не заставила никого даже улыбнуться, все чаяния были адресованы тому, кто вот-вот войдёт в репетиционную.
— Добрый день, — эхом пронеслось по комнате, в которой около десяти пар глаз неотрывно смотрели на чудо, столь эффектно явившееся именно в тот момент, когда его так ждали. Тем временем, парень, не замечая произведенного своим приходом эффекта, продолжил: — Вероятно, вы — Марио Гардиани? — спросил он, смотря на меня в упор, и остановился, как вкопанный, вытянувшись по стойке смирно в самом центре комнаты, словно бы для того, чтобы мы смогли его получше рассмотреть.
А порассматривать действительно было что. Среднего роста, на вид лет двадцати, со светло-русыми волосами — это, пожалуй, всё из того, что не вызвало удивления. Но вот «прикид» парня потрясал, и даже не столько своей несуразностью и полным несоответствием моде, сколько той уверенностью и смелостью, с какой этот обычный, казалось, молодой человек его носил. Весь его вид будто заявлял окружающим: «да, я хочу, чтобы на мне было надето именно это, я видел себя в зеркало и меня всё устраивает, а если вам что-то не нравится, то это ваши проблемы». Прямоугольные очки в толстой оправе комфортно сидели на ровной переносице, клетчатый классической костюм в коричневых оттенках состоял из брюк с идеально заутюженными стрелками, кремового цвета рубашки с коротким рукавом и жилетки. Венчал образ старый кожаный шнурок на шее, которые носили ковбои времен гражданской войны в США. То, что шнурок был старым, не вызывало сомнений — отчётливые потёртости намекали на то, что либо его хозяин с ним не расстаётся круглые сутки, либо его
