– А что это ты меня так активно выгоняешь из санатория? Не нужен, стало быть, старый друг Крячко?

– Еще как нужен! – успокоил товарища Гуров. – Просто, мыслю, тебе вскоре предстоит одна ответственная миссия вне стен этого заведения.

– И какая же, позволь поинтересоваться? – с подозрением спросил Стас.

– Известно какая, – ответил Гуров. – Такая, в которой ты непревзойденный специалист. Душевное общение с дамой тебе предстоит.

– Изволите издеваться, – укоризненно произнес Крячко. – Конечно, для хворого человека это не такой уж и грех, но после недавнего недоразумения…

– Что ты, что ты! – замахал руками Гуров, чувствуя, что его вновь разбирает смех. – Никаких издевательств. Все очень серьезно и взаправду.

– Тогда выкладывай, что ты удумал, – сказал Крячко.

– А удумал я вот что… – начал Гуров.

И он приступил к изложению плана дальнейших действий, который возник у него совсем недавно, когда он осматривал комнатку убитой старушки Елизаветы Петровны. Собственно, это был даже не план как таковой, а лишь его наброски, которые совместными усилиями должны были превратиться в истинный план, который, в свою очередь, должен был привести к изобличению убийцы. В этих набросках все смешалось воедино: и имеющиеся факты, и логические умозаключения, и предположения, которые предстояло еще проверить и принять за истину или убедиться в их несостоятельности и отбросить.

Гуров не верил, что старушку убили с целью ограбления или ее убил случайный грабитель, не говоря уже о маньяке. Причину убийства следовало искать в личной жизни Елизаветы Петровны. Скорее всего, убийцу она знала, и знала его неплохо. И знала она о нем что-то такое, что убийце не нравилось, чего он опасался. Может быть, старуха была единственным носителем и хранителем его тайны. А коль так, то, избавившись от старухи, убийца надеялся тем самым обезопасить себя. Нет хранителя тайны – нет и опасности. Логично и просто.

Отсюда, конечно, возникал один очень любопытный и непростой вопрос. Коль старуха знала убийцу уже давно и являлась хранителем его тайны, то отчего же он не расправился с нею раньше? По какой-то причине не мог? Или не решался? Или до самого последнего момента на что-то надеялся? Но тогда почему не мог? Отчего не решался? На что надеялся?

Особняком, конечно, стоял еще один вопрос: что это была за информация? И, что также очень важно, как и на каких, так сказать, носителях информации эта тайна хранилась? В старухиной памяти? Могло, конечно, быть и так – оттого-то убийца и расправился со старушкой. Ну, а еще где она могла храниться? Ведь убийца, умертвив старушку, тотчас же отправился в ее комнатку и перевернул в ней все вверх дном. Что он мог там искать? Скорее всего, информацию, которой опасался. Нашел он ее или не нашел – вопрос отдельный. Сейчас важнее было, на чем информация была запечатлена? И ответ на этот вопрос напрашивался сам собой: ну, конечно же, это были какие-то документы. Допустим, письма и фотографии. И даже не допустим, а, скорее всего, так оно и было. Старушки, как правило, все свидетельства прежних прожитых ими лет хранят именно в письмах и фотографиях. Никаких компьютерных дисков и иных суперсовременных носителей информации. Обычно старушки в таких вещах ничего не понимают, да и не стремятся понять. Для них письма и фото свидетельства и понятные, и надежные.

А отсюда следовал вывод: убийца в комнате старушки искал именно письма и фото. Какие? Ответ, опять же, здесь был лишь один: а такие, в которых он фигурировал собственной персоной. Допустим, был запечатлен на фото. Или он писал старушке письма. А она их хранила. Для чего она их хранила – это, опять же, в данную минуту было неважно. Гораздо важнее было то, что убийца этих писем и фотографий опасался. Равно как и саму старушку с ее памятью.

И вот, значит, он расправляется со старушкой, проникает в ее комнату, крадет письма или фото или и то и другое и теперь чувствует себя в безопасности. Ну, или ему так кажется, что он в безопасности.

И здесь-то возникает еще один закономерный вопрос. Что же это за тайна, за которую старушка поплатилась собственной жизнью? Ведь если старушка знала эту тайну уже давно и хранила ее в себе, то ведь логично было предположить, что и дальше она будет ее хранить так же нерушимо. К чему же было ее убивать? Тем более что бабуле было уже восемьдесят лет и года ее, а может, даже и дни и без того были на исходе? Зачем же было брать на душу столь бессмысленный грех, да еще подвергать себя риску разоблачения?

А может, старушка этой тайной как-то шантажировала убийцу? Конечно, в это верится с трудом, но все же такой вопрос имеет право на существование. Тогда, конечно, в убийстве появляется какой-то смысл. Но, опять же, что это за удивительные такие сведения о преступнике?

А уж из всего вышесказанного вытекает самый что ни на есть закономерный вопрос: а кто же убийца? Конечно, кое-что о нем доподлинно известно. Во-первых, он опытный и матерый типаж: вон как лихо вскрыл комнату старушки – и входную дверь, и крышку у сундука, и шкатулку, буквально одним щелчком! А как он убил старушку!.. Профессионал, провались он с его профессионализмом. Ну, а коль профессионал, то, стало быть, немолод: таким-то душегубским и грабительским приемам надо долго учиться. Да и к тому же современная преступная поросль и вовсе не слишком интересуется подобным профессионализмом. У молодых другие замашки.

Так вот – немолод. Возможно, даже старик. Может ли один старик убить другого старика? О да, может. В практике Гурова, да и Крячко тоже, такие случаи встречались, и немало. Значит, старик. И вот тут-то просто-таки сама собой напрашивается мысль: а уж не тот ли это старичок, чье имя – Михаил Ефимович Попов, а прозвище – Пыня? Для чего, спрашивается, он так тщательно скрывает свое знакомство с убитой старушкой Елизаветой Петровной Калининой? О чем они разговаривали той самой ночью, когда их беседу случайно подслушал старик Тунгус? Да ведь они при этом не просто разговаривали, а ссорились и даже упрекали друг друга в каких-то давних грехах! Это, конечно, если верить старику Тунгусу, а отчего ему и не поверить? Вот ведь какое получается дело.

А отсюда следует вывод. Надо подробнее выяснить жизнеописание и покойной старухи Калининой, и деда Пыни. Как именно? Во-первых, подробно и вдумчиво побеседовать с дочерью старухи Надеждой на предмет того, не пересекались ли жизненные пути ее матери