скоро его будут судить. Но только кричите об этом как можно громче, чтобы вас услышала самая глухая старушка. А уж тем более чтобы услышали все ваши старики-разбойники. Для чего это нужно? А чтобы наш подозреваемый успокоился и никуда не вздумал бежать. А то ищи его потом.

– Да куда он побежит, с его-то ногами? – усомнилась заведующая.

– Ну, тем не менее. Золотое полицейское правило – подозреваемый должен быть спокоен до того момента, пока его не арестуют. А уж с ногами он или безногий – дело второстепенное.

– Хорошо, я выполню вашу просьбу, – сказала Галина Никитична.

– Ну, тогда пункт третий, он же последний. Ой, нет! Как же это я запамятовал? Ведь есть еще Гена, ваш охранник! Знаете, такой здоровенный, красивый… Так вот – этого Гену нужно немедленно уволить. Вот просто-таки в обязательном порядке. И не спрашивайте меня ни о чем. Просто так нужно.

– Хорошо… – растерянно сказала женщина. – Но как я ему объясню, что я его увольняю?

– А никак, – сказал Гуров. – Да он и не потребует от вас объяснений. Он поймет. Еще и спасибо вам скажет. Вот увидите.

– Ну, ладно.

– А теперь уж точно последний пункт, четвертый. С вашего позволения нам бы хотелось осмотреть комнату покойной и комнату Михаила Ефимовича. Но только так, чтобы этого никто не видел, никто об этом не знал и даже не догадывался, что мы были в их комнатах. Это можно как-то сделать?

– В комнате Елизаветы Петровны вы, безусловно, можете побывать, – сказала женщина. – В ней сейчас никто не живет, да и не собирается жить. Пугаются старушки жить в комнате покойницы. А вдруг, говорят, она будет к нам являться в виде привидения? А что касается комнаты Михаила Ефимовича, то и не знаю, что вам сказать. А вдруг он сейчас там? Или его соседи?

– Тогда начнем с комнатки покойницы, а там будет видно, – сказал Гуров. – Вот только мы посовещаемся… Итак, господа сыщики, кто из нас пойдет осматривать помещение, а кто останется на стреме? Давайте решать.

– Тут и решать нечего, – пожал плечами Крячко. – Ты с представителем народа пойдешь осматривать, а я посторожу.

– Это почему же так? – спросил Лев Иванович.

– Дело в том, – стал пояснять Крячко, – что я в это заведение забегал лишь единожды, и то на самое короткое время. Так что, скорее всего, меня никто здесь не знает. В отличие от вас. Вы-то здесь изрядно засветились. Зачем же вам светиться дополнительно и тем самым вызывать смущение народа. Чего доброго еще и подозреваемый вас заметит, а оно нам надо? Вот, подумает, явились по мою душу. И – деру… А меня пускай видят. Подумают, что я член какой-нибудь комиссии. А я им в случае чего подыграю. Так что, господа сыщики, трудитесь. Кстати, у меня профессиональный вопрос к представителю народа. Уважаемый представитель, тебе когда-нибудь доводилось проникать в запертые помещения и шуровать в них по ящикам и комодам?

– Конечно, – с достоинством ответил Федор Ильич. – Приходилось, и неоднократно. В этом деле я специалист. Отпираю замки ногтем большого пальца.

– Ну да? – с сомнением глянул на Федора Ильича Крячко.

– Естественно, – еще с большим достоинством ответил сыщик-любитель. – Об этом тебе поведает весь Малоольховский, а также Большеосиновский район. Вот поезжай и спроси.

– А это где?

– Где надо! – с самым серьезным выражением лица ответил Федор Ильич.

– Что ж, тогда я спокоен, потому что дело в надежных руках! – с воодушевлением воскликнул Крячко и хитро глянул на Галину Никитичну. – Извиняемся, мадам, это у нас вроде разминки. Для снятия ненужного в нашем деле нервного напряжения.

– Это я уже поняла! – смеясь, сказала женщина.

Подошли к комнате, где жила Елизавета Петровна. Заведующая вставила ключ в замочную скважину и удивленно охнула: ключ отчего-то не хотел проворачиваться в скважине.

– Что такое? – спросила она и толкнула дверь, которая легко отворилась. – Не понимаю… – растерянно произнесла женщина. – Ведь дверь должна быть заперта. А она открыта. Может быть, Елизавета Петровна забыла ее запереть, когда уходила? Или, может быть, ее отпер кто-то из наших сотрудников? Но кто? И для чего?

– Минуточку! – энергично произнес Гуров и принялся осматривать дверь. – Братцы, а ведь дверь-то взломана! Точно. Вот и характерные следы взлома. Федор Ильич, взгляни сам!

– А ведь и вправду! – присмотревшись, удивленно сказал сыщик-любитель. – Взломана. Причем, доложу я вам, профессионально. Ну и ну!

– Но как же… – еще с большей растерянностью выговорила заведующая. – Ведь есть ключи…

– Наверно, у того, кто взламывал, ключей как раз и не было, – предположил Федор Ильич.

– Кстати, о ключах, – произнес Гуров. – Сколько имеется экземпляров ключей от каждого жилого помещения?

– Два, – ответила заведующая. – Один у жильцов, другой у нас. Старушки народ подозрительный, они любят запирать свои жилища. Берегут свои секреты и тайны. У каждой свой собственный секрет имеется. А мы не возражаем. Пускай секретничают. Пускай все у них будет как в обычной жизни. Будто они живут дома, а не в казенном заведении… Хотя запасной ключ все же у нас имеется. Вдруг старушке среди ночи станет плохо и она не сможет встать с постели, чтобы отпереть дверь?

– Да-да, я понимаю, – согласился Гуров. – Пускай у них все будет как в обычной жизни… Кстати: а что у них за секреты, у старушек?

– Всякие, – сказала Галина Никитична. – В основном секреты касаются их прежней жизни. Разные безделушки, фотографии, письма. Знаете, они очень ревниво оберегают свои тайны. Оттого и запирают дверь на ключ, когда выходят. А кроме того, у каждой из старушек есть собственный сундучок или тумбочка, и уж к ним-то нам ходу нет совсем. Да мы, конечно, и не стремимся заглянуть туда.

– А что же старички? – спросил Гуров.

– И у них, конечно же, есть свое прошлое. У всякого человека есть прошлое, а уж у стариков тем более. Но, в отличие от старушек, они никогда не запирают свои комнаты, да и никаких сундуков у них нет. У старичков все по-другому.

– Свое прошлое они хранят в себе, – предположил Федор Ильич.

– Можно сказать и так, – согласилась заведующая.

– Ну-с, приступим к осмотру, – предложил Гуров. – Федор Ильич, наблюдай в оба глаза. И если заметишь что-то любопытное, сигнализируй.

Комната старушки была крохотной, в ней едва умещалась узкая кровать, небольшой столик, два стула и большой ящик в углу, похожий одновременно на сундук и на тумбочку. На полу лежал цветастый коврик, на стенах висели два старинных вышитых рушника. Окно в комнате было одно, оно выходило во двор дома престарелых и было наполовину задернуто зелеными занавесками с красными цветочками на них. Это