лейтенантом, который летел по назначению на Клондайк. На сей раз ей повезло. Кстати, это именно Джули уговорил меня после войны лететь в Колонию. В общем, с Зирфой, к счастью, обошлось.

— А с тобой?

— Я ж сказал, что не склонен слишком переживать по подобным поводам. Уже через полгода я женился на Сапфире. И хватит об этом. Мы собираемся сегодня спать или нет?

Я скинула сапоги и с ногами забралась в кресло.

— Ты иди, а я буду спать здесь. Тут так спокойно и уютно.

— Как знаешь, — пожал плечами Лонго и поднялся наверх.

Я немного посидела закрыв глаза, но сон не шёл. Как старый кавалерийский конь, заслышавший трубу, я уже не могла успокоиться. Мой мозг и моё тело готовились к привычной работе, совершенно игнорируя мои желания. Ничего не оставалось, как снова спустить ноги на пол, положить руки на подлокотники, а голову — на высокий валик спинки и расслабиться. Очень скоро тело растворилось в волне релаксации, и мысли заскользили в прохладном голубом потоке вечного покоя. Весь мир остался за тонкой, но непроницаемой гранью, отделяющей изменчивость от неизменности и суетность от мудрости…

ХVI

— Лора! — я услышала, как застучали по ступенькам быстрые ша­ги. — Лора! Немедленно едем в участок!

Я слегка пошевелила пальцами, потом ещё раз, согнула и разо­гнула руки в запястье, потом в локте. Наконец медленный и глубокий вдох оживил мою грудь, ещё один, я открыла глаза. Лонго стоял ря­дом. Он смотрел на меня, и я видела, что он почти в ярости, но виной тому было явно не моё поведение. Бросив мне на колени свитер, он произнёс:

— Одевайся скорее. Только что звонил Клайд. Галлахер мёртв.

Когда мы вошли в дежурку, там находились Клайд и несколько детективов.

— Экспертов мы уже вызвали, — произнёс он.

— Что произошло?

— Шарат полчаса назад зашёл посмотреть, как он там, и увидел, что он мёртв. В камеру до этого никто не входил. Я сам сидел здесь, как цепной пёс.

— Зачем входил Шарат?

— Он наблюдал за ним через видеокамеру, чтоб парень ничего с собой не сотворил, но вдруг тот как-то странно выгнулся на койке, закричал и схватился за грудь. Потом упал и затих. Вот Шарат и решил взглянуть.

Лонго направился к распахнутой двери камеры. Заметив, что я иду за ним, он обернулся.

— Останься здесь. Там труп…

— Ты думаешь, я не видела трупов? Их было столько в моей жизни…

— Сколько? — хмурясь, спросил он.

— Было б лучше, если б их было меньше.

Я обогнала его и первой вошла в камеру. Галлахер лежал на койке, выпучив глаза в потолок и сжимая рукой рубашку на груди.

— Снимки сделали? — услышала я за спиной голос Лонго.

— Да, всё сделали, только тело не осматривали. Врач что-то запаздывает.

Лонго подошёл ккойке, убрал руку Билли с груди и расстегнул его рубашку. На левой стороне темнело пятно, похожее на синяк.

— Ну-ка, пусти! — проговорила я, отстраняя его и чувствуя, как у меня по коже пробегает мороз.

Достаточно было несильно нажать на это пятно, чтоб понять, что там внизу, под ним не осталось ничего твёрдого, всё превращено в месиво, лишь осколки рёбер оказывают некоторое сопротивление при надавливании.

— Помоги перевернуть его!

Лонго профессиональным движением перевернул тело и задрал ру­башку до шеи. Я прощупала лопатку. Она была раздроблена.

— Проклятье, — пробормотала я. — Его убили. Ему в сердце была вшита небольшая мина. Кто-то где-то просто нажал кнопку.

— Не может быть, — проговорил Лонго. — Клайд! Вы вызвали скорую? Он же землянин! Он должен регенерировать даже без сердца.

— Что? Сейчас! — Клайд выскочил из камеры.

Я ещё раз посмотрела на мёртвого Билли и тоже вышла.

— Кто у вас может сделать такую операцию? — спросила я.

— Кто угодно! У нас полно частных и даже подпольных клиник, — пожал плечами Лонго. Он подошёл к пульту дежурного и посмотрел на экран, где на койке вниз лицом лежал Галлахер. — Но я не понимаю, как он согласился на это!

— Он мог и не знать. Его могли усыпить, напоить, накачать нар­котиками. А через трое-четверо суток на теле не осталось и следа от швов. Регенерация.

— Что это такое? — насторожился Лонго, глядя на экран. — Что это за дым?

Он бегом бросился обратно в камеру. Там стоял удушливый запах горелой плоти. Вбежав вслед за Лонго, я увидела, что труп на койке начинает дымиться. «Нет, — подумала я. — Этого не может быть! Толь­ко не это!» Но кожа на теле темнела, прогорая изнутри.

— Нож! — крикнула я, протягивая назад руку и собирая все силы для того, чтоб сделать то, на что я решилась. Кто-то сунул мне в пальцы гладкую рукоятку. Это был тонкий острый кинжал с костяной ручкой. Я шагнула к койке, чувствуя, как к горлу подкатывает тошно­та. Зрелище было ужасным и ещё более ужасным было моё намерение. Со­бравшись с духом, я наклонилась, и отсекла большой палец уже почер­невшей и начавшей обугливаться руки Галлахера. Наколов этот палец на острие кинжала, я обернулась.

— Где у вас здесь есть микроскоп? Быстро!

— Второй этаж! — крикнул Клайд.- Лаборатория.

В лаборатории я бросилась к столу и быстро сделала срез уже распадавшейся ткани пальца. Впрочем, на палец это уже было не похоже, и я немного успокоилась. Положив его на подставку, я включила микроскоп, и посмотрела на экран. Я ещё успела увидеть золотистые тонкие нити в чёр­ной массе, но когда нажала на клавишу, чтоб сделать снимок, было уже поздно. На предметном столике осталась лишь белая тонкая пыль.

Внизу было тихо. Полицейские стояли молча, стараясь не смотреть друг на друга. Лонго устало провёл рукой по глазам и на несколько мгновений зажмурился.

— Он рассыпался. В белый пепел. Я лишь несколько часов назад говорил с ним.

— Это система уничтожения, — объяснила я. — Взрыв в серд­це разогревает мельчайшие провода из специального сплава, которые пронизывают тело. При разогреве сплав вступает в реакцию с гемогло­бином, и температура возрастает на несколько сот градусов. На сей раз, дело затянулась из-за того, что регенерирующий организм боролся за жизнь и какое-то время нейтрализовал реакцию.

— Провода? Ты хочешь сказать, что он был пронизан этими прово­дами?

— Насквозь. Несколько сотен на кубический