Ни одного. Есть только нестерпимая скребущая боль внутри. И бесконечное чувство стыда, что успело прорасти насквозь за несколько часов. Я скребу раковину, царапаю ладони, стискиваю пальцы на шее, пытаясь привести себя в чувство. Стоит ли говорить, как тщетны мои попытки?

Я ухожу в школу в пять утра. Спешно царапаю записку матери. Пишу, что Пегги температурила ночью, и я не поведу её в сад. Просовываю записку под дверь. Буквы непривычно пляшут на клетчатом листке, разъезжаются в разные стороны, скрючиваются спиралями. Я никогда не писала матери записок, но не удивляюсь. Эти строки выводила чужая девочка. Та, из зеркала. Та, которая не Нетти.

Листок, легко шурша, уходит в щель под напором сквозняка. Через дверь я слышу, как храпит Ларсон. Вибрирующий звук сотрясает стекло на отделке двери. Одолевает навязчивое желание прокрасться в комнату и придушить его подушкой. Или насыпать в его приоткрытый рот малиновых волчьих ягод. Чтобы он сдох.

Неслышно закрываю дверь подъезда. Улицы встречают меня серовато-синим рассветом и пустотой. Заспанные окна многоэтажек похожи на беззубые рты. Воздух пахнет слезами. Набухшие почки — терпкой болью. Даже весне-пересмешнице по душе моё отчаяние.

Сторож пропускает меня в школу с сомнительной ухмылкой:

— Ты совсем рано, Нетти.

— У меня часы ушли вперёд, — отвечаю я первое, что приходит в голову. И к чёрту. Всё равно не поверит. Все здесь знают, что моя мать пьёт и таскает в дом мужиков. Знают и ничего не делают. Традиционная беда общества: пока не закричишь «пожар», никто и не подумает прийти тебе на помощь.

Сторож качает головой и долго смотрит мне вслед. Должно быть, думает, с кем сегодня развлекалась моя матушка, и насколько я несчастна. Не додумается: таких масштабов он точно не видел.

Я сажусь в пустой класс и смотрю, как рассвет занимается над крышами домиков частного сектора. Треугольные скаты пылают цветом спелой малины. Весеннее солнце малиновое на вкус. Я ненавижу малину.

Классная руководительница приходит час спустя. Сбрасывает зелёное пальто и удивлённо таращится на меня. В какой-то момент мне начинает казаться, что она понимает всё и может читать мои мысли, извлекая потаённые страхи. Слишком уж пристален её взгляд. Пристален и пристрастен. Я пытаюсь отвести глаза, и даже достаю книгу и кладу перед собой, пытаясь создать впечатление занятости. Глаза бездумно пляшут по строчкам, выхватывая отдельные слова. Не помогает.

Учительница идёт ко мне вдоль рядов. Я вжимаюсь в спинку стула, тщетно пытаясь сделаться невидимой, но лишь чувствую, как разгорается пожар на щеках. Как жаль, что воспоминания нельзя спрятать!

— Что-то случилось, Нетти? — спрашивает учительница, присаживаясь рядом.

— Н-нет, — произношу я, замечая, что согласная раздвоилась на языке, перечеркнув звук, — всё в порядке, г-госпожа Ниядо.

— И всё же? Нетти, ты можешь быть откровенна со мной и не стесняться.

Госпожа Ниядо прожигает меня пронзительным кареглазым взглядом. Хоть она и из молодого поколения учителей — ей не больше тридцати — она серьёзна и ответственна, как работница старой закалки. Госпожа Ниядо могла бы довести это дело до полиции, да так, что отчим и мать не подточили бы носа. И меня так и подмывает выложить ей всё. Спросить, чем мне это грозит. Узнать, что делать дальше и — самое главное — как с этим жить.

Но я боюсь.

— М-мама, — вру я. Губы отвратительно дрожат, горло перекрывают спазмы. Это — протест моих мыслей, не желающих обращаться в слова. — Она н-немного перебрала вчера.

— Она не обижала тебя, Нетти?

Я готова провалиться сквозь землю. И уверена, что от меня поднимается пар. Госпожа Ниядо всё ещё таращится на меня, и я не могу отвернуться. Но и лгать больше не получается.

— Не обижала? — повторяет госпожа Ниядо.

Я мотаю головой, проглатывая лживое подобие фраз. У меня не получилось бы хорошо придумать легенду. Правда слишком грязна, чтобы пачкать ею других.

— Ну, смотри, — с сочувствием проговаривает учительница.

Как пить дать: она догадывается о том, что произошло нечто, выходящее из ряда вон. Она лишь даёт мне время и шанс объясниться, очистив душу. Она знает, что я не могу сказать всё сейчас… Только как пересилить себя, отгородиться от разъедающего стыда и смочь?!

Госпожа Ниядо отворачивается к доске и начинает перебирать книги на полках. Обычные будни обычной учительницы, в которых каждый день похож на предыдущий. Как и у меня. Может быть, у неё тоже есть свой рай и свой ад. Не в той градации, но есть…

На математике Лекс садится рядом. Едва он кладёт свою руку рядом с моей, паника начинает карабкаться по рёбрам изнутри. Кошки снова здесь… И страхи, которые нужно спрятать. Это сильнее меня. Сегодня ночью моя жизнь переломилась на «до» и «после».

— Нетти, — Лекс улыбается. — У меня кое-что есть для тебя.

Кровь отливает от головы, и перед глазами темнеет. Лекс, встречи с которым раньше вызывали радость и чувство полёта, теперь раздражает меня. Лица одноклассников плывут в сером мареве, раздваиваясь и растраиваясь. Меньше всего сейчас мне хочется чужого внимания.

— Л-лекс, уйди! — проговариваю сквозь зубы, замечая, что «л» снова раздвоилась.

— Что? — он смотрит на меня с недоумением.

— Что с-слышал.

— Нетти, что-то не так? — Лекс выглядит испуганным и озадаченным. — Если я перегнул палку вчера, просто скажи!

— Всё н-нормально, — отмахиваюсь я. — Я п-просто х-хочу, чтобы ты ушёл.

— Да какого чёрта вообще? Объясни мне, что произошло!

— Уйди! — поднявшись за партой, я кричу в голос. Десятки глаз смотрят в мою сторону, но мне всё равно. Лишь бы оградить себя от чужих. Хотя бы на день. — Уйди, прошу! Ос-ставь м-меня одну! Сложно понять, или ты т-тупой с-совсем?!

Лекс, недоумевая, пересаживается за заднюю парту. Мои слова прилетели ему в лицо, как плевок. Знал бы он, что я не могла поступить по-другому. Он не должен впутываться в это дерьмо.

Весь урок я чувствую взгляд Лекса между лопатками: сверлящий кинжал. Я едва держусь, чтобы не дать воли слезам. Но молчу, потому что знаю: плач не поможет делу. В мой мир пришёл апокалипсис. Рая больше нет. У земли теперь один полюс, и она вращается по миллиону хаотичных осей и касательных. Но, куда бы меня ни вынесло, везде будет бесконечное пекло. Ад.

Воспоминания не уходят от нас, они лишь теряют очертания под чёрной краской времени. И доза, которую я получила сегодняшней ночью, никогда не обернётся пустотой.

Этой ночью я снова вижу на стене ползущую из коридора тень. Когда я замечаю Ларсона рядом, мне снова кажется, что сердце остановится от первородного ужаса и отвращения. А