потому загодя предвосхитил возможный ход следствия, — дела-формуляры арестованных по доносам Машкова уже хранились у него в сейфе. Пухлые папочки тотчас легли на соседний, овальный стол заседаний. Селезень зачитал имена фигурантов, назвал занимаемые людьми должности, не преминув заметить, что в железнодорожной иерархии узла этим гражданам отводились отнюдь не последние места.

Воронов вначале поинтересовался, как так обыкновенный орсовский снабженец, никоим образом не входящий в торговую верхушку отделения дороги, лихо обделывал столь деликатные дела… В перечне лиц, загремевших за решетку благодаря усердию Машкова, значились, как правило, одни руководящие работники.

— Да легко… — Селезень даже удивился проявленной капитаном наивности, — харчи и барахло, батенька, даже бронированную дверь откроют… — и, увидев неподдельный интерес в глазах Воронова, продолжил поучительно. — Начальнички, мужики деньжистые, любят вкусненько пожрать, да и жены начсостава падки на дефицитный товар. Персон отделенческого ранга ОРС отоваривает по полной программе, ну, а среднее звено получает по остаточному принципу. Вот Машков и обслуживал любителей пожить на широкую ногу, короче жлобов, не попавших в номенклатуру. Предлагал «обделенным» услуги шкурного свойства, иначе говоря, подкармливал из орсовских потаенных недр. Попутно из «чистой дружбы» втирался в доверие, становился другом семьи, наперсником, вызнавал о них — чем дышат, какому богу молятся.

Воронов, конечно, знал неравноправную механику «рабочего» снабжения, эти закрытые для рядовых трудяг спецраспределители и доппайки. Везде так, места к кормушке, к корыту (называя народным языком) давно размечены и незыблемы, не исключая и горотдел НКВД. Сергею было любопытно наблюдать за ходом рассуждений человека, не обойденного в получении добавочных благ.

А Селезнь, не замечая проблесков иронии в глазах Воронова, самозабвенно продолжал:

— Подпоит бывалоча «оголодавшего» замзамыча, тот и «наплачется ему в жилетку», изольет гнилую мещанскую душонку. Ведь Семен (жаль парня) прирожденный психолог, не выказывая собственного интереса, ненароком подводил собутыльника к нужной щекотливой теме. Да и разговорит затем по полной программе… Тут ведь как, каждый «прыщ на ровном месте» мнит себя недооцененным, несправедливо обойденным руководством. Иной бессильно злопыхает, другой по пьяной лавочке козни сочиняет, а найдется и такой, кто на полном серьезе гадость учинит. Разговорившись, недоумки выказывают тупое недовольство, умники же рассусоливают доморощенную философскую базу… Ну, а тот, кто уже успел навредить, как пить дать проболтается. «Не вынесла душа поэта, — как сказал Пушкин, — позора мелочных обид…» — и начальник горотдела засмеялся, кичась собственным остроумием.

Воронову пришлось поправить незадачливого оратора:

— Это, Петр Сергеевич, стихотворение Лермонтова, называется «Смерть поэта». Будем цитату считать неудачной… — съязвил Сергей. — Но продолжай дальше, внимательно слушаю…

Селезень проглотил упрек безропотно, и как ни в чем не бывало продолжил:

— Да, что говорить, сами знаете, подцепить человека на крючок дело плевое, — и закончил многословно, с некоторым пафосом: — Машков считался докой в таких делах, парень влет распознавал пустую трепотню или враждебную убежденность человека, готовность того на подлость. Короче, на раз видел в собеседнике — дурак тот нагольный и сопливая нюня, или затаившийся злобный враг. И уж вот тогда Семен начинал «работать с объектом»: даже следил за ним, а коли выгорит, так и обшарит евоный портфелишко или письменный стол, а то и книжный шкаф. Говорю без прикрас, Сергей Александрович, — незаменимый кадр потеряли, царство Семену небесное, — и, сожалеюще, опустил голову.

— Сочувствую, Петр Сергеевич, потеря серьезная… — Воронов не стал дальше уточнять, перешел сразу к делу. — Давай-ка, брат, пройдемся по фигурантам пятьдесят восьмой статьи.

Селезень достал книжку Уголовного Кодекса.

— Какое издание? — щепетильно уточнил Воронов.

— Ясно, с изменениями на первое июля тридцать восьмого года, — Селезень открыл брошюру на закладке. — Да что читать, и так назубок помню, — определенно старлей готовился к этому необходимому разговору. — По «пятьдесят восемь прим шесть» осуждено двое — оба на четвертак за шпионаж. По «пятьдесят восемь прим семь» — трое «вредителей» получили пять, семь и десятку… Ну, терактов, разрушений, повреждений Семен не успел выявить. А вот еще, с подачи Машкова за саботаж двое загремели по «пятьдесят восемь прим четырнадцать».

— Когда произошли посадки по «шестой части»?

— Заславского в апреле сорок первого, Григорьева в ноябре того же года, с отягчением по военному времени.

— По «прим один вэ» их родственники привлекались.

— Григорьев холостяк, у Заславского выслали жену и дочь.

— Прорабатывали связи осужденных за шпионаж по Кречетовке и отделению дороги?

— Разумеется, товарищ капитан. Но ничего примечательного не обнаружили. Одиночки, завербованы на разовое задание, развединформацию вкладывали в тайник. Агентуристы странные, причем залетные. Личности не установлены, поданы в розыск, но поиск не дал результата.

— Да… ребята, не доработали… Неужели-таки молоко… Определенно тех козлов вербовали не один час, и думаю, не один день. Хоть до конца «разоружились»?

— Да, все до капельки из них выбили, но толку — ноль.

— Так полагаю — не до капли… Петр Сергеевич, знаешь, где «шестая часть» срок мотает?

— Да хреновое дело, товарищ капитан. Григорьева зарезали на пересылке. А Заславский повесился в лагере, то ли опустили бедолагу, то ли совесть заела. Непонятно мне…

— Вот и говорю, херово получается, — Сергей задумался, но потом махнул рукой. — Ладно, поезд ушел. Скажу честно, времени нет, чтобы тащить зеков из лагеря, или командировать туда людей для выяснения. Сделаем так, Петр Сергеевич, — Воронов достал из подсумка пачку папок-скоросшивателей, без грифа, жирно подписанных от руки. — Вот старший лейтенант подборка на пятерых субчиков, — увидев удивленный взгляд Селезня, поправился, — не переживай, кадровики оказались въедливые, постарались… Пусть сотрудник внимательно поищет точки соприкосновения крестников Машкова с этими формулярами. Ну, понимаешь цель задания… Результат завтра утром. А сегодня выясняем неохваченные связи Машкова. Наверняка мизер, но упустили, должна же быть зацепочка. Давай-ка быстренько всех, кто мало-мальски с ним соприкасался. А пока соедини с областью… — на вопросительную мину Селезня кивнул. — Да, да с самим капитаном!

После того как телефонист после нескольких попыток вышел на прямой номер начальника областного УНКВД, Воронов подал сигнал Селезню, что больше не задерживает его. Старший лейтенант, выказав явное недовольство, покинул кабинет. Определенно начальнику горотдела хотелось послушать разговор вышестоящего начальника с московским представителем. Но служебную субординацию еще не отменяли, да и конфиденциальные переговоры начальства вещь деликатная. Воронов постеснялся сделать замечание…, но отметил для себя, что старлей не по делу любопытен, что не красит чекиста.

Выпроводив Селезня за дверь, Сергей по приглушенному тембру в трубке узнал Вадима Кулешова. Чекисты пару раз мимоходом встречались в кулуарах Лубянки, хотя в области капитану побывать не привелось, но память на голоса у него цепкая. Естественно, по заведенному порядку, перед поездкой Воронов изучил объективки руководителей органов по месту командировки.

Вадим Ефимович Кулешов ровесник Сергея. Местный уроженец, из семьи крестьянина-середняка. Прошел ничем