уколола взглядом старшего. – Знали ведь, куда идете, верно? – Затем взглянула на младшего. – И к кому? А? Что замерли, едоки? Теперича говорите, зачем пришли? – изменившимся тоном спросила старуха.

Гордеев к тому времени уже проглотил свой кусок, а вот Алексей едва не поперхнулся.

– Ты его по спинке-то похлопай, похлопай, – посоветовала бабка. Теперь она глядела только на Петра, понимая, что он – старший из путешественников, и потому за все в ответе. – Ну, добры молодцы?

Гордеев решил действовать наверняка. Он обстоятельно вытер рот платком и, посмотрев в цепкие глаза хозяйки, сказал:

– Слышали мы, травкой разной вы торгуете, так?

– Какой такой травкой? – прищурила глаза старуха.

– Разной, бабаня, разной, – кивнул Гордеев. – Чего тут отпираться?

Глаза старухи тотчас стали колкими и злыми.

– Эй, Зубовы! – внезапно крикнула она. – Драчун, Крикун! Тут гости у нас, а ну выгляньте!

Дальняя дверь открылась, и в просторную комнату вошли двое пожилых бородатых мужиков. Крепкие и высокие, в спортивных костюмах, они держали в руках по ружью. Один мрачнее другого, но похожи как две капли воды. Только костюмы разные: у одного – синий, у другого – черный. Близнецы!

– Неужто забижают, маманя? – спросил первый, обходя стол с гостями и разглядывая пришельцев.

Гордеев и Погодин оторопели – такого поворота событий они не ожидали. Из охотников они разом стали попавшими в силок птичками.

– Не верится даже, – усмехнулся второй и презрительно бросил: – Городские…

Стволы были направлены в их сторону. Надо спасать положение – счет шел на секунды.

– Полынь – трава горькая, – отчетливо проговорил Гордеев. – Прими с чистым сердцем, баба Нюра!

Алексей быстро и с опаской взглянул на старшего компаньона. Бабка тоже во все глаза уставилась на него.

– А ну повтори…

Гордеев отчеканил заветную фразу.

– Так вы от Сашеньки моего? – поглядев вначале на двух вооруженных близнецов, а затем на гостей, спросила она. – От племянничка родного?

– От него, – кивнул Гордеев.

Игра шла по-крупному: если заказчик здесь уже побывал, то им пришлось бы худо. Да и кто знает, куда разговор выведет.

– Отчего ж сразу не сказал-то?

– Так не знал я – та вы или нет, – сдержанно проговорил Гордеев. – На лбу не написано – ошибиться боялись. Дело уж больно деликатное.

– И то верно, – расплылась в улыбке хозяйка и махнула рукой братьям: мол, угомонитесь – свои. – Душегубцы вы мои, отравители, – потеплев к гостям, мелко засмеялась старуха. – Это другое дело. А молчать долго не стоило. Сыночки мои, братья Зубовы, могли бы и зашибить кого из вас, а то и обоих. Они у нас такие – говорят мало, а коли осерчают, то спуску не дадут. – Она вновь засмеялась. – Вот теперь чайку попьем, дела наши обсудим. Я вам про травку расскажу, уже и приготовила, и про цену. Мало не беру, но товар у меня хорош! Ты, что ли, тещу с женой изводить будешь? – спросила она Гордеева.

– Я, – кивнул он.

– Хе-хе, – в очередной раз рассмеялась бабаня. – Во как влюбился-то, а? – оглянулась на близнецов. – Во-на как бывает! А товарища молодого своего зачем притащил? Побоялся один-то идти ко мне?

– Побоялся, – стараясь выглядеть честным, признался Гордеев.

– Ясно. Есть чего бояться. Ничего, сладится наше дельце. А я по глазам твоим вижу: хочешь чего-то, сильно хочешь! Все тебе будет, все! Эх, душегубцы вы мои, – очень тепло и по-родственному повторила она, – отравители сердешные…

За чаепитием, в котором участвовали и стареющие близнецы, бабаня просветила компаньонов, какой травкой тещу и жену надо опоить, а какой ту женщину, что полюбить должна.

– Чем они болеют-то, твои, тещенька и жена? Я к тому спрашиваю, чтобы на тебя меньше думали. Когда человечек от своей болезни загибается, вопросов меньше. А, Зубовы?

– Меньше! – хором ответили близнецы.

– У тещи сердце больное, а жена… – Гордеев взглянул на бледного и потерянного Погодина. – Что у моей жены, помнишь? Какая хворь?

– У вашей жены? – губы младшего компаньона дрожали.

– У нее, – решительно кивнул Гордеев.

– Не-а, – замотал головой тот.

– Астма у нее, – сказал Петр.

– А-а, – протянул Алексей, – верно…

Гость взглянул на хозяйку:

– Не сильная, баба Нюра, но иногда задыхается.

– Ну вот и задохнется, стало быть – хватит ей мучиться! И других мучить. А, Зубовы?

Близнецы дружно хохотнули.

– А как все это будет? – поинтересовался Гордеев.

– Да как? Обычно, – пожала плечами старуха. – Ты на них зло держишь? Обиды какие?

Он задумался:

– Да нет.

– Тогда долго мучиться не будут, – засмеялась бабаня. – Раз, и на бочок. У одной сердечко прихватит, кто постарше, а другая за шейку-то схватится, ртом, как рыбка, воздух похватает, побьется пару минут – и туда же, на небеса. Хотя, подумай, вспомни чего, всяко ведь бывает. Как называли они тебя, чем угрожали. И если намыслишь поизмываться, так могу еще одной травки подсыпать – корчить их будет, выворачивать, родимых. Часок-другой поломает, – зло и весело добавила она.

– Нет-нет, – отмахнулся Гордеев. – Хочу, чтобы не мучились, тихо отошли.

– Ну-ну, а вот с этой травкой, – она ткнула пальцем в мешочек, – зазноба твоя сама вешаться на тебя станет. Но берегись, много не сыпь, на каждого по-разному влияет, – так залюбит тебя, что сам концы отдашь! – Бабаня от смеха откинулась на спинку прочного деревянного стула. – Слышь, Зубовы, помните: был один такой, на другой край света от любови своей сбежал? Он ей сыпанул от души, не послушал меня, дурачина. Она его искала-искала, не нашла, так и засохла от любви, бедняжка!

Захохотали и два стареющих близнеца – Крикун и Драчун.

– Фамилия у вас знакомая – Зубовы, – проговорил Гордеев. – Мэр у вас, кажется, тоже Зубов?

– Зубов, Зубов, – переглянувшись с сыновьями, подтвердила бабаня. – Он, как и Сашенька, – племянничек мой, – покачала головой она. – Только от другого моего братца. Он нас чурается: лесные, мол, глухомань, вспоминает, только когда нужны ему. А вот Сашенька нас любит!

– Любит, любит, – вдоволь насмеявшись, хором заговорили бородатые близнецы.

– Сашка у нас ласковый, добрый! – ухающим голосом выговорил один.

– Уважает, – кивнул другой.

Но посматривали они особо. Гордеев то и дело ловил на себе их испытующие взгляды.

– Только не похож он на вас, – надкусывая очередное моченое яблочко, от которых его уже воротило, заметил Гордеев. – Странно!

– Это верно, – понимающе вздохнула бабаня, – он в матушку свою беспутную пошел, в колдунью. Ох, красавица была! Маленькая, но фигуристая. Темноокая, яркая. Глаза блестят! По-бесовски так. Вероникой ее звали. А как Сашеньку, сыночка своего, любила! У меня два братца было – покойнички уже. От одного Иван Иванович Зубов уродился, мэр наш, от другого – Сашенька. Отец Сашеньки, Прохор, ревновал ее, Веронику свою. Ох, ревновал! Да и было