у себя в руке. Расстояние было слишком велико, чтобы разглядеть, что он держал в ладони, но Александр мог поручиться своим происхождением – это точно был амулет. Писатель прижался лицом к холодным прутьям решетки, пытаясь получше разглядеть происходящее. Теперь Диббс передал амулет второму мужчине. И тот забрал подвеску себе! Значит, это был директор музея, обрадовавшийся, что ему удалось так быстро вернуть украденный артефакт.

Мужчина обернулся, улыбнулся Александру, приподнял цилиндр, с насмешкой поприветствовав его, и ушел. То был магнетизёр Этьен Леметр.

Глава 24. Брюссель, гостиница «Ламбермон», декабрь 1851 года

Брюссель завалило снегом. Выходить на улицу никому не хотелось. Беженцы из Парижа теснились в трактире при постоялом дворе «Ламбермон». В пивной было невыносимо жарко и душно.

Инвалидное кресло Анны было зажато между побеленной стеной трактира и господином в промокшем зеленом клетчатом пальто. Пахло разлитым и распитым пивом. Люди в трактире гудели. Но не из-за веселости, вызванной алкоголем. Со всех сторон сыпались не шутки и насмешки, а ругательства. Гости без конца ворчали, брюзжали и бурчали. Отчаявшиеся то и дело вскакивали, на миг забыв, что они братья, ведь их постигла одинаковая участь, и принимались дергать друг друга за рукава или жилеты. Резкие слова сменялись сильными ударами. Крепкий мужчина в изысканном наряде сидел на полу и плакал, уткнувшись в узловатые руки. Трактирщик «Ламбермона» разливал по кружкам водку, ведь этот напиток быстрее всего притуплял измученные беспокойством умы и придавал некоторым мимолетную смелость.

Анна отпила так называемого «вина для троих мужчин»[64]. В «Ламбермоне» говорили, что того, кто хочет его выпить, должны держать двое мужчин; третий же должен его поить. Вино, отдающее пробкой – только оно и оставалось в бочке у трактирщика, и только его Анна могла себе позволить.

Достав из-под столика кошель, графиня высыпала содержимое на платье. Перебрав монеты, она обнаружила, что у нее осталось десять франков. На билет из Лёвена в Брюссель она потратила два франка. Теперь этих денег не хватало, чтобы добраться до Дюнкерка, а оттуда до Лондона. Она уже два дня была в Брюсселе. Тем временем Леметр бесчинствовал в Лондоне. А Дюма бродил по английской столице, даже не подозревая, в какой опасности оказался.

Анне нужно было продолжать путь. Правда, она не знала, где найти писателя. Однако он искал амулет. А тот был в Британском музее. Анну так и подмывало что-то предпринять. Больше всего ей хотелось вскочить и побежать в Англию.

Она пыталась отыскать в Брюсселе работу. Должно же было найтись какое-то занятие и для нее, надломленной женщины. Но город был полон беженцев, которые не могли ни уехать, ни вернуться на родину, и у них тоже заканчивались деньги. А эти люди были здоровыми и сильными.

О работе няней или учительницей не могло быть и речи. Анна недостаточно хорошо владела местным диалектом. К тому же преподавание требовало много времени. Она же хотела покинуть Брюссель как можно скорее. Анна попыталась получить место помощницы по кухне. Но стоило ей только въехать в ресторацию на инвалидной коляске, как повариха отправила ее обратно. Так же с ней обошелся и изготовитель наперстков. А вот кожевник, к которому она поехала на окраину города, проявил сострадание и взял ее в помощницы. Но когда Анна везла ведро с вонючим корьём через участок, жижа расплескалась и запачкала левое колесо инвалидного кресла. Она поблагодарила участливого кожевника. Тот сказал, что из-за запахов, сопровождавших его профессию, общество отвергало и его самого. Анна сжимала в руке один франк. Она пыталась заработать, но это был весь результат ее усилий.

Англия все сильнее отдалялась от нее.

Пока что у нее хватало денег на постель в переполненной каморке гостиницы «Ламбермон». Но еще несколько дней – и Анна окажется на улице. Будь она Дюма, она бы наверняка одолжила какую-то сумму, не стыдясь и не мучась мыслями о том, что ей придется вернуть эти деньги. Александру надо было лишь взбрызнуть бороду духами и сказать пару льстивых слов. Она внимательно разглядывала соседа. Промокший господин в зеленом сидел, уставившись на стол, на котором остались прожженные пятнышки от сигар и липкие ободки от стаканов. Анна представила, как обратится к нему, представится и попросит денег. Она поежилась. Уж лучше замерзнуть в снегу, чем потерять достоинство.

К ее столику проталкивался какой-то мужчина. На нем было синее пальто до колен. Из-под него виднелся дорогой высокий стоячий воротник с замком-задвижкой. На черном шелковом цилиндре не было ни пятнышка. Его белые кожаные перчатки были столь же безукоризненно чисты. Этот мужчина не был беженцем. Большие карие глаза впились в Анну. Губы расплылись в улыбке, но его лицо при этом скривилось так, будто мышцам это движение было чуждо.

– Сударыня. Разрешите мне сесть к вам за столик? – спросил он по-немецки.

Ее земляк? Нет. Он говорит с акцентом.

– Если вам удастся найти место, – сказала Анна.

Это казалось невозможным. Все скамьи были заняты. Стулья делили сразу два человека, а иногда и больше.

Наклонившись к соседу Анны по скамье, гость прошептал что-то ему на ухо. Двое мужчин быстро переглянулись. Затем человек в зеленом освободил место.

Анна почувствовала, как ткань синего пальто трется о платье. Она попыталась отвернуться в другую сторону, но тут ее уже снова прижали к стене.

– Откуда вы знаете, что я говорю по-немецки? – спросила Анна.

Она чувствовала себя неуютно рядом с этим незнакомцем. От него пахло сладковатыми духами, с которыми он явно переборщил. Анне даже захотелось, чтобы вернулся ее сосед, вонявший уличной грязью.

– Я наблюдал за вами, – сказал незнакомец. Он взял Анну за руку. – Меня зовут Виктор Шувалов. Я русский. Я в Брюсселе проездом. – Он поднял стакан Анны к носу. Могу ли я заказать вам что-нибудь получше? В приличном месте?

Анна испугалась. Этот мужчина собрался делать ей авансы? Быть может, он пользовался бедственным положением беженцев в корыстных целях? В «Ламбермоне» рассказывали ужасные истории. Они должны были предостеречь постояльцев, ведь легковерие – дочь беды.

– Нет, спасибо, – отказалась Анна. – Это очень любезно с вашей стороны.

Она могла похвалить этого русского за прекрасный немецкий. Однако графиня проглотила этот комплимент. Ей не хотелось воодушевлять незнакомца.

Судя по всему, в этом не было необходимости.

– Как вам угодно, – сказал Шувалов.

Теперь его голос зазвучал иначе. Он говорил как человек, который беседует с тугоухим и боится, что его неправильно поймут.

– Я порой бываю в «Ламбермоне», – объяснил русский. – И я видел вас здесь уже несколько раз.

– Господин