Но поспать в эту ночь мне не удалось. Ни расслабляющая ванна, ни теплый чай с мелиссой не смогли дать мне умиротворения. Я целую ночь ворочалась в постели. То мне слышались шаги на нижнем этаже, то голоса, то скрипнула половица. Встала и остаток ночи проходила из угла в угол в своей спальне. И только под утро забылась беспокойным сном.

Меня ни кто не беспокоил, только Богдану позвонилась, как встала.

К обеду раздался звонок.

— Доброе утро, Василис, — Рашид как всегда деловой и собранный.

— Доброе утро.

— Нас ждут в Следственном Комитете в три часа, за тобой едет Богдан.

Ни слова лишнего, ни эмоции, только сухие факты.

И снова допрос.

— Василиса Александровна, мы на похоронах заметили несколько женщин, которые восприняли смерть вашего мужа очень близко, как родного человека, вы говорили, что у вас нет родственников?

— Нет, это не родственники, это его любовницы.

— Вы в этом уверенны? — Я уже ни в чем не уверена. Но родственников у нас нет.

— Вы знакомы с этими женщинами?

— Только Нату знаю, остальных не встречала. Мужа не ловила на изменах, в телефон его не лезла.

Как не хочется копаться в грязном белье, но знаю, что следствие сейчас перевернет нашу жизнь со Стасом вверх дном, вся грязь выйдет наружу.

— Вы знали, что одно ЭКО он сделал суррогатной матери в Москве?

Я с удивлением смотрю на следователя.

— И оно получилось? У него будет ребенок?

— Да, насколько нам известно, суррогатная мать лежала в клинике, у нее все хорошо.

Я поражена до глубины души. И вспоминаю его слова об одиночестве: Я почувствовал в тот момент, когда ты мне предложила развод одиночество! Сука! Одиночество! Я понял, что ты вот можешь уйти и все. Я дальше пойду один, и вокруг никого. Мать вашу, у меня никого нет!

Стас больше не будет один, у него будет ребенок.

А потом страшные мысли вдруг всплыли в моей голове. Забеременела суррогатная мать. А нужен ли ей этот ребенок.

— А можно узнать данные этой женщины? — спрашиваю следователя.

— Она тут за дверью сидит, — кивает мне тот.

И действительно, за дверью на неудобной лавочке примостилась беременная девушка. Ей на вид лет двадцать пять, худенькая, чем-то напоминающая меня в молодости. У нее темно-русые волосы и голубые глаза, кукольное милое личико, тонкие ручки она сложила на животике в защитном жесте.

— Здравствуйте, меня зовут Василиса, я жена Стаса, — смотрю на нее и вдруг понимаю, что она меня боится.

— Вы его отнимите? Да? Он мой, — вдруг резво вскакивает со скамейки девушка, она хватает меня за рукав пиджака. — Поймите, он мой, Стас не собирался у меня его забирать.

Она говорит сбивчиво, словно за ней гонится стадо слонов и нужно успеть.

— Подождите, девушка, кого я отнять хочу? — останавливаю ее.

— Ребенка, — удивленно смотрит она.

— Я не хочу этого ребенка, — вырывается у меня, но я говорю правду. Я действительно не хочу этого ребенка. Рада, что появится частичка моего мужа на этот свет, но не хочу брать на себя его воспитание.

— Наоборот, я хотела вам предложить оставить его себе, — говорю, а сама внимательно отслеживаю эмоции девушки.

Сначала на его лице испуг, потом удивление, а затем радость.

— Так вам он не нужен? — она спрашивает меня, а у самой в глазах надежда.

— Нет.

— Я его себе оставлю? — она говорит о ребенке, как о игрушке.

— Конечно, я не буду претендовать на него, — и тут меня за руку хватает Рашид и тащит по коридору в сторону выхода.

— Я же просил не говорить ни с кем без меня, — шипит он недовольно. — Эта девица теперь в очереди за наследством.

— Рашид, я поделюсь с его ребенком, — вырываю руку из его захвата. — Пойми, он хотел оставить частичку себя на этой земле, и ребенок родиться, почему я не должна с ним поделиться наследством.

Рашид останавливается, как вкопанный, и внимательно смотрит мне в лицо.

— Ты наивная простота, — вдруг говорит он. — Любая другая бы послала эту девку лесом.

— Я не любая, у ребенка должен быть дом, он должен быть обеспечен, чтобы вырасти. Дай бог, он не станет таким ужасным, каким стал Стас.

— Ты меня всегда удивляла, Василиса, — усмехается Рашид. — Только смотри, чтобы такие вот девушки тебя не раздели и не разули.

Я не знаю, как там дальше будет. Но мне грустно.

И я еду на работу. Хотя там уже все и без меня сделано. Не хочу оставаться одна, когда вокруг люди, мне легче.

Богдан довозит до работы и обещает забрать в шесть.

И только его машина исчезает за углом, как чья-то мохнатая рука хватает меня за воротник пиджака.

Я оказываюсь в подвешенном состоянии, как мышонок Джерри в лапах кота Тома.

— Попалась…

Глава двадцать четвертая

Меня за ворот пиджака держит волосатая рука вся в наколках до синевы. А я испуганно скребу по асфальту ногами, ткань одежды начинает подозрительно потрескивать, того и гляди, швы разойдутся.

— Когда долги возвращать будешь? — рычит над ухом незнакомец. — Или решила, что муженек помер, то и долги возвращать не надо.

— Ааааааа, — только и вырывается от страха из моего рта.

И тут моего преследователя словно ураган сносит. Ураган по имени кулак. Здоровый такой кулачище. И я бы упала на асфальт, но меня подхватывают руки и ставят на ноги. Оглядываюсь. А рядом стоят двое здоровенных мужиков, явно охранников.

— Нас прислал Богдан, присматриваем вот за вами, — улыбаясь, говорит один из них.

— С-сп-спа-си-бо, — только и могу выдавить я из себя.

А эти двое подбирают моего преследователя за руки, тот в совершенно бесчувственном состоянии, и утаскивают куда-то в сторону фургона газель с затемненными стеклами.

А я выдыхаю, поправляю одежду и иду в офис.

Офис встречает меня гулом, как разорённый улей. Офисные работники слоняются без дела, в руках бутерброды и одноразовые стаканчики, все бурно что-то обсуждают.

— Ой, а мы вас не ждали, — пищит Настенька.

По ее столу сразу понятно, что не ждали, потому, как на столе стоит початая бутылка коньяка, лежат разные закуски на тарелочках, нарезка колбасы и сыра.

— Мы тут решили помянуть Станислава Олеговича, — бормочет Настенька.

— Помянуть? Ну, поминайте, — кидаю в ответ и ухожу к себе в кабинет.

И сразу на моем пороге появляется Лев.

— Как ты? — вместо приветствия говорит он.

— Нормально, но пока еще не привыкла, — отвечаю сухо. — Меня только что на нулевом этаже поймал какой-то бандюган и пытался стрясти долг.

— Чёрт, — бормочет Лев и