Шрифт:
Закладка:
– Один камень токмо двадцать пять стоит! – со слезой в голосе, тихо и надрывно проговорила Тильда. – А еще работа…
– А что работа? Все равно золото – на переплавку, – скучно ответил ювелир. Тильда всхлипнула и уткнулась в плечо Саадару. И почувствовала, как он гладит ее по волосам.
Специально ли, случайно – Саадар задел шпагу.
– Ты, добрый господин, тоже, смотрю, из наших? Никак, капитаном был?
– Младшим, – ответил ювелир с непонятным выражением.
– Уважаю, что не откупился.
Мужчина кисло улыбнулся:
– Но так и быть… Накину еще две рихамы.
– Двадцать три, – уперлась Тильда.
Ювелир досадливо крякнул, поймав ее взгляд.
– Шестнадцать. Но это край. На рынке, знаете ли, много дешевого золота.
Тильда видела, что он колеблется. Дешевое золото – низкого качества, а это кольцо – фамильное, дорогое, ольмедийской работы. Ювелир не пустит его в переплавку – продаст втридорога. Тильда уже слышала, как щелкают счеты в его голове. И порадовалась собственной предусмотрительности: ведь могла продать сразу все украшения, как только узнала о долгах Гарольда. Но не продала, хранила.
– Хорошо, милая, поищем другое место. – Саадар взял ее под локоть. Многозначительно глянул на ювелира.
Краем глаза Тильда уловила проблеск сомнения на его лице. Тот понял, видно, что выгодная покупка уплывает из рук.
– Хорошо, девятнадцать! – выдавил торговец. – И вы меня обокрали.
– Что вы, что вы, добрый господин, – стал заверять его Саадар. – Никоим образом!
Они вышли через время, необходимое для пересчета монет, и Саадар улыбнулся Тильде:
– Теперь ясно, как ты выколачивала деньги из своего жадного министра!..
– Это просто он проникся уважением к ветерану!
– Или засмотрелся на его жену?..
Сказано было полушутливым тоном, но Тильда все же вздрогнула.
Чтобы сгладить возникшую вдруг неловкость, она заговорила:
– Вам стоит поискать лавку сапожника. А я – на рынок. Встретимся здесь, когда часы пробьют двенадцать?
* * *Когда Арон и Саадар не вернулись к назначенному времени, Тильда забеспокоилась. Она ждала их все там же, у высохшего фонтана, в который каждый, кому не лень, кидал мусор. Сначала она изучала горбатую улочку, поднимавшуюся к темным шпилям университета, затем – вывески над лавками.
Каждый проходящий мимо «серый» заставлял ее вздрагивать и прятать лицо – наверняка ее уже искали. Впрочем, никаких листков с объявлением ее в розыск она так и не обнаружила ни на специальных столбах, ни на стенах. Писали лишь о будущей казни какого-то фальшивомонетчика.
От невозможности сидеть без дела Тильда выводила на грифельной дощечке, купленной Арону, очертания башен и куполов. Постепенно это занятие захватило ее: строгие линии расходились из-под мелка. Вереница арок, галерея, контрфорсы и высокие окна, скаты крыш, шпили…
Быстрым движением Тильда стерла рисунок. И вместо университета возник маленький приморский городок, где крыши уступами поднимаются на холм, на высокую скалу над гаванью, к маяку. Руки помнили, помнили и глаза, и Тильде легко было воссоздать этот город, и этот маяк, и цветущие миндальные деревья, и кипарисы. Какие там свежие, чистые краски – в Файоссе!
Этот рисунок она тоже стерла, хотя и не сразу.
И начала третий: напротив Канцелярии строили дом. Плотники уже ладили стропила, суетились вокруг костров, над которыми в чанах кипела смола. Дом был некрасивым, но крепким, и Тильда решила, что ему не помешало бы чуть больше изящества: высчитать линию золотого сечения и расположить по ней ряд арочных окон. Или осторожно добавить резной балкон, тенистую веранду и фигурные коньки крыши…
– Хотел бы и я так уметь, – вдруг услышала она над ухом веселый голос и чуть не подскочила. Мелок выскользнул из пальцев.
Но это были Саадар и Арон. Тильда выдохнула: наконец-то!..
Арон заглядывал в окна выходящих на площадь лавок, насвистывал какую-то песенку, довольный обновкой – грубыми, тупоносыми крестьянскими башмаками, некрасивыми, но крепкими.
Саадар посмотрел на нее – как-то хитро, загадочно. Потом наклонился, поднял мелок и отдал ей.
– И что бы ты нарисовал?..
Саадар положил на бортик фонтана большой сверток и ответил:
– Твою улыбку.
Пальцы стали деревянными и слушались плохо. Чтобы избежать неловкости, Тильда развернула ткань свертка.
Внутри лежали башмаки из толстой кожи и теплый шерстяной платок.
…не сразу Тильда заметила, что Саадар расстался со старым пистолем отца.
7
Арон закрыл глаза и представил, что мертв. Его тело кладут на резные носилки, и священник читает молитву, встряхивая связками колокольчиков, и стелется вокруг красный дым от особого порошка, который жгут, когда кто-то умирает, и все плачут, плачут… Даже мама будет плакать над ним – но куда уж там! Он уже ничего не услышит. А потом его сожгут вместе с верным конем, и над водами Рэо развеют прах… И семь яблок…
– …и семь яблок. Сколько яблок было на дереве?
– Сколько? – Арон зажмурился от яркого света, ударившего в глаза сквозь ветви дуба, у которого они остановились на привал. Яблоки? От яблок, хотя бы от пары-тройки, он бы не отказался…
– Арон, сосредоточься. Пятую часть яблок взяла Энн, четвертую часть – Офелия, Филис взяла восьмую часть…
Мама сидит на земле напротив него. У нее обычное строгое лицо. Непробиваемое, как панцирь, как доспех, как сверкающая на солнце кираса. Теперь она заставляет его каждое утро решать задачи и заниматься спряжением глаголов древнеадрийского и шаддари.
Поганые глаголы!
Арон возвел глаза к небу.
Видит Многоликий, мама будет похуже мастера Дориана! Мастер Дориан, конечно, мог и по пальцам линейкой хватить, но он не смотрел вот так, как мама – выжидающе. Так, будто ты ничего-ничего не понимаешь, и тебе, как маленькому, приходится объяснять простые вещи.
– Ну же. Это легко.
– Для тебя – может быть, – одними губами произнес Арон.
Время ползло, а в голове было пусто, уныло, совсем безнадежно. Арон с тоской смотрел на примеры, аккуратно написанные мамой. Улитки в траве – и то интереснее!
Семь дней они уже в пути, а дорога все не заканчивается. И идут пешком, как бродяги, и даже не по тракту, а в обход! Надоело ужасно – особенно то, что теперь и не поесть вдоволь, даже молока не выпить! Сколько им еще тащиться?.. А ведь завтра канун Долгой ночи… Какая уж тут арифметика… В школе – и то на праздничное пятидневье давали выходной.
Арон со вздохом вернулся к задачке, простой, но думать совсем не хотелось. Вернее – думалось о чем угодно, но не о цифрах. А, например, о том, что будет с ним в Оррими.
Он вспоминал карту в мамином кабинете. Карта висела над столом, она была ярко раскрашена, и Арон любил ее изучать. И знал, что идут они через префектуру Тормини на восток, в провинцию Оррими, вовсе не к морю.
– О чем думаешь? – голос мамы, строгий и серьезный, разорвал тишину.
Арон мгновение помедлил, а потом выпалил:
– Я буду в Смирении?..
– Вовсе нет. – Мама посмотрела на него, выгнув бровь. От этого ее взгляда сразу хотелось зарыться в землю. – Ты станешь управлять погодой. Орден Служения примет тебя. Представляешь – ты сможешь помогать морякам и крестьянам…
Она помолчала, потом продолжила:
– Ты достаточно взрослый, чтобы понимать. У нас нет выбора, а дядюшка Рейнарт… Ведь он твой дядя! Он не сделает тебе плохо.
Арон шлепнул ладонью по земле. Под ладонь попал камешек.
– Я сбегу. Из монастыря. Если мне там будет плохо. Ты знаешь.
Мама глубоко вздохнула. Непонятно – злилась ли она, по ее лицу никогда не скажешь. А может, ей уже просто надоело слушать одно и то же… Тем лучше!
– Хорошо! Тогда ты станешь сам отвечать за свою жизнь!
– Я хотя бы правду говорю! А ты врешь!
– О чем же.
– О том, что все будет как раньше! Ничего не будет! Ни-че-го! Ты – преступница! Тебя поймают и посадят и… Ты думаешь, что я дурак? Я не понимаю, от чего и от кого мы бежим?.. Спрячешь меня в монастыре, да?
Арон так сильно ударил кулаком о ствол дерева, что сбил костяшки пальцев.
И увидел, как мама побледнела. А глаза стали совсем круглыми и такими черными, какими не были никогда.
И тогда он быстро заговорил о колониях, о которых рассказывал Саадар, и о реках, откуда золотодобытчики вымывают огромные слитки, и о землях, где нет закона Республики, и где не придется бояться «серых», и где можно разбогатеть и жить в доме гораздо большем, чем их дом в столице, и где никто не станет указывать, как жить, и…
– Хватит. Это – сказки.
Арон хотел возразить, но вдруг тяжелая ладонь легла на плечо.
– Почем тебе знать, моя госпожа?..
Рядом упала вязанка хвороста.
– На мальчишке все заживает как на собаке, – весело пророкотал голос Саадара сверху, с высоты огромного роста. – Смотри-ка, и не видно, что били!
– Зачем ты дразнишь его этими историями?.. – Мама резко встала, задев головой низкую ветку. – Когда знаешь…
– Что? Что он станет монахом?
Арон только глазами хлопал, глядя на то, как они спорят. Саадар совершенно не боялся маминого гнева.
– Я хочу, чтобы твой сын знал этот мир. Людей. Книжки и грамота – это одно. Это хорошо. Но он и сдачи дать не может правильно. При всем уважении, госпожа Элберт. – Он поклонился, обернулся к Арону и подмигнул.
Потом с улыбкой поднял грифельную дощечку и подал ее Арону.
– Заканчивайте урок.
И Саадар, усмехнувшись, сел у костра с двумя прямыми длинными палками
