Расслабиться. Пусть думает, что она послушна, тиха, пусть обманется, потеряет бдительность… И – резкий удар! Ногой в колено – она сильная, а этот выродок даже и помыслить не может, что женщина ударит, что не станет покорной жертвой.

Мужчина согнулся, выпучив глаза, а она кинулась прочь, едва ли не сбив его с ног.

– А ну, стой, сволочь! С-сука! – сдавленным голосом пропищал он, бросившись за ней.

Он успел схватить ее за косу и сильно дернул к себе, заставив Тильду вскрикнуть и упасть, поползти в сторону, но не удержал. В руке у него остался лишь соскользнувший с волос обрывок ленты.

Что-то длинное, металлическое попалось под ладони. Саадарова шпага! Тильда нащупала рукоять, встала. Легкий звон стали о ножны, отблеск в темноте.

– Даже не думайте подходить, мрази. – Она добавила еще несколько ругательств и неумело, но отчаянно взмахнула клинком.

И в этот миг наверху, над головой, что-то затрещало, заискрилось, и целый фонтан оранжевых и красных огней взметнулся вверх. И кто-то оттуда, с верхушки стога, дико и страшно загоготал. Прозвучал выстрел.

Грабители переглянулись, завопили и опрометью бросились прочь, теряя по пути котелок, сумки, какую-то мелочь.

Но далеко они не убежали – в три гигантских прыжка – Тильда ни за что бы не подумала, что он умеет так быстро бегать, – Саадар нагнал того, который обыскивал ее, и ударил, один, второй раз – она не разобрала, куда, но человек тот взвыл диким голосом.

Уже светало, и Тильда видела, как отчаянно и зло бьет бродягу Саадар, и как тот орет, извивается, царапается и грозит, а потом – потом только хрипит, и кровь пузырями на губах и клочковатой бороде…

Мгновение – целое мгновение! – она хотела, чтобы Саадар его убил.

А потом бросилась вперед.

– Стой! Стой! Пожалуйста!..

Удар – и бродяга, мотнув головой, обмяк.

– Не нужно. Не убивай!

Саадар остановился, медленно поднял голову. У него был дикий взгляд и кулаки – в крови. Но через миг взгляд прояснился.

– Ты… – Саадар смотрел на нее, и лицо у него было, наверное, такое, как во время битвы: как будто из камня высеченное и страшное.

– Прошу. Оставь. Он меня не тронул.

С усмешкой она подумала, что корсет – такой неудобный и жесткий – спас и ее, и драгоценности, которые она прятала, как догадался бродяга, за пазухой. Все эти шнуровки, тесемки, лен и китовый ус – не хуже кирасы…

А в руках она все еще держала шпагу.

Над лугом полз туман, и в этом тумане вставало солнце – красное, одряхлевшее осеннее солнце.

Клинок с глухим стуком ударился о землю. В глазах потемнело.

…Только увидев полосы перистых облаков и розовое просветлевшее небо, Тильда поняла, что едва не потеряла сознание, и что Саадар подхватил ее на руки, бережно усадил в сено. Над ней маячило лицо Арона – бледного, растрепанного, с грязными полосами на щеках и горящими глазами.

– Мама! Мама! Ты видела, да? Я смог сделать искры! Целый фейерверк! И эти…

Все кружилось: лицо Арона, лицо Саадара, небо, облака, птицы.

– Очень испугалась? – пробормотал Саадар. – Еще хорошо, что я почти не спал. А то увели бы они наши пожитки, только бы мы их и видели. Но, видишь, малец помог, мы их пугнуть хотели так, что они ни в жизнь больше не полезли бы… А потом… В общем, разозлился я.

Утро было студеным, и Тильда дрожала.

– Я не должна была спать, – произнесла она, ни к кому не обращаясь. – Так что сама виновата.

– Вовсе не…

– Ты его убил?.. – вмешался Арон, перебив Саадара. Он как-то недобро поглядывал в сторону избитого грабителя.

– Нет.

– А я бы – убил! – злорадно проговорил сын. И кровожадно ухмыльнулся.

– Арон, пожалуйста, – слова давались Тильде с трудом. Слишком много всего за эту ночь. Слишком она устала.

Саадар сел рядом с Тильдой и оперся о ножны. У него был виноватый вид, как у побитой собаки. И кровь на руках.

– Ты не ранен?

– Нет.

– Это хорошо… – тихо сказала Тильда, и добавила, повинуясь внезапному порыву: – Война уже закончилась. И ни к чему… убийство.

– Да. Закончилась.

Что в этих словах – вина ли, боль, сожаление, страх?

– Для меня – закончилась, – продолжил Саадар, – да и тебе, моя госпожа, не пристало махать оружием. Твои руки – не для клинка и не для пистолета. Они должны строить.

Вспомнился сон, и запах дыма, и каменная крошка на губах.

– А не разрушать, так? – Она не смогла сдержать резкость в голосе, чтобы прикрыть больно уколовшую обиду.

Нужно лишь допустить крохотную ошибку, незаметную: перепутать цифры, сместить линии на чертеже. Ни загадочных слов, ни таинственных пассов руками. И погибают люди, и все вдруг переворачивается, и прежний мир, казавшийся прочным, как гранит, рассыпается, оставляя после себя лишь обломки. Их не собрать, не склеить, и кто-то другой уже втаптывает эти обломки в землю. И все равно нужно идти дальше – по каменистой серой дороге, подниматься в горы горя, искать тропу, сбивать в кровь ступни.

– Я не… – растерянный голос.

– Я не обвиняю.

– Рад это слышать, моя госпожа. – Он встал, протягивая Тильде руку: – Ну, сможешь идти?..

4

Дорога предстояла долгая. И даже не приглядываясь к знакам, Саадар знал, что дорога будет нелегкой.

Везение – чистое везение, что выбрались из столицы, что нашлись те, кто помог, что никто не остановил их и не спросил подорожную, что ночью встретили всего лишь пару старых бродяг, а не настоящих разбойников.

А игры то Ретты, благоволение Маллара или происки Безликого – разбираться после будет.

Саадар вовсе не жалел, что не получилось у него ничего в Даррее. А о чем жалеть? О сестре, которая устроилась лучше него? О работе, которую он и так бы потерял и на которой, возможно, еще и прибило бы камнем по голове?.. Так что знаки, что вели его, определенно говорили доброе. Да и Долгая ночь уже скоро, а там, глядишь – может, и новая жизнь.

А загадывать да задумываться о том, что будет – дело неблагодарное. Ретта – хитрая лиса, подслушает – и перепутает клубки. Вот ведь загадывал он найти в столице дело себе по душе и по умениям, а найти вышло только неприятности на уже седую почти голову.

Саадар обернулся к Тильде… нет, к госпоже Элберт, ободряюще улыбнулся. И увидел слабую ответную улыбку на посеревшем от пыли лице.

Близился полдень, и солнце сегодня жгло, как летом. И маленькому его отряду из женщины и мальчишки нужен был отдых и еда. А еще Саадар надеялся, что им удастся постирать одежду и помыться.

Безлюдная, красноватая от пыли дорога медленно заползла на холм, и с холма все они увидели озеро с высокими берегами, что тянулось длинной полосой по правую руку.

– Сдается мне, надо делать привал. – Саадар поудобнее перехватил котелок. – Свернем к озеру, отдохнем. Помоемся заодно.

– Ты не думай, что мне это все трудно… – проговорила госпожа Элберт, но выдохнула все же с явным облегчением.

Озеро было безлюдным. Саадар огляделся – вокруг все хорошо просматривалось, а у нескольких плакучих ив, растущих на берегу, можно спрятаться от чужих глаз и одновременно следить за всем, что происходит вокруг. Улыбнулся: надо же, не избыть военных привычек!

Они сложили на берегу свои нехитрые пожитки – походный котелок, мешок с оставшимся хлебом. Кое-что Саадар всегда носил с собой на непредвиденный случай, кое-что дали Токи и Берт.

Саадар порылся в мешке и выудил оттуда небольшой кусок мыла, который отдал госпоже Элберт со словами:

– Пойду хворост для костра соберу. А ты иди вот, искупайся. Смотреть не буду. Это служанка твоя мне дала прямехонько перед пожаром, а я так и не сходил в купальни, – весело произнес он. – Держи.

Тильда с удивлением поблагодарила его, и Саадар спешно ушел, прихватив Арона с собой. Он видел только, как женщина присела у кромки воды и долго смотрела на свое отражение.

Они с Ароном отправились вдоль берега озера. Вода пахла тиной и рыбой. Шли молча, а Саадар думал, что можно наловить рыбы и изжарить ее на углях. И от души понадеялся, что никто за эту рыбу его не оштрафует – а бывало и такое, когда он добирался в столицу через всю страну.

Арон шел угрюмый и очень тихий, что было совсем на него не похоже. Тогда Саадар спросил:

– Ты плавать-то умеешь?

Арон скосил на Саадара зеленый – какой-то пиратский и хитрый – глаз.

– Умею.

– А я вот так и не научился. – Саадар улыбнулся. – Там, где я жил, нет рек.

Арон пожал плечами, и они молча пошли дальше. А глухое что-то все же ворошилось в душе. Поэтому слишком далеко от места, где оставили вещи, они отходить не стали, и Саадар все внимательно прислушивался и приглядывался – как бы не столкнуться с кем-нибудь.

– Думаю, тут и останемся.

Арон как-то безрадостно кивнул.

Пока Саадар мастерил садок из веток ивы, пока прилаживал садок в камышах, Арон сидел, все такой же молчаливый и угрюмый, на берегу.

– Э, давай-ка, помогай. Хотел вольной жизни – учись.

Мальчишка вздохнул невесело и поплелся помогать, но все у него из рук валилось, и он только мешал.

– Лучше помереть, – сказал вдруг Арон, шлепнув ладонью по мокрому песку. – Никому хуже не станет.

– А ложись и помирай. – Саадар оставил садок и вылез на берег. Босые ноги облепила черная грязь. – И я помру. Мне вот тоже есть от чего помереть.

Не глядя на мальчишку, он лег на траву и закрыл глаза. Закрыл – и почувствовал, как горячее солнце красным просвечивает сквозь веки и как обжигает загрубевшую кожу