явно, как здесь, в полутемном подвале. Приехавшие с Тернопольщины и Львовщины «захистники» никогда не считали этих людей своими. А тут выдалась такая оказия — выместить свои националистические комплексы на беззащитных людях. И они этой возможностью воспользовались с таким энтузиазмом, что здесь людям не приходится объяснять, от кого их освободили.

На улице жильцы дома не отпускают добровольцев: «Очень долго вас ждали. 129 дней. Ангела-хранителя вам. Мы за вас будем молиться».

— Вот эта часть дома смотрит в сторону, где российских войск не было еще три дня назад, — ведет меня вдоль пятиэтажки боец. — А прилет в жилую квартиру пришелся на Пасху. С торца еще один прилет, с той стороны опять же. В какой-то момент они просто сами обстреливали город.

— Это наша квартира, 24 апреля в полчетвертого дня и прилетело. Была четырехкомнатная квартира, стала однокомнатная, — грустно улыбается женщина.

Взрывной волной снесло все межкомнатные перегородки, домашний уют в мгновение превратился в груду бетона, перемешанного с воспоминаниями и беспечно смеющимися лицами из разорванного семейного альбома.

— Пасха ж была, мы днем поднялись из подвала, приготовили окрошку, с детьми поели и понесли брату в убежище. И тут прилетело. Хорошо, у нас остался родительский дом. Хоть какое-то жилье.

Вспоминаю странную страсть ВСУ устраивать кровавые провокации на религиозные праздники. Первая кровь этой войны пролилась восемь лет назад как раз на Пасху — в Былбасовке, что под Славянском. Правосеки тогда выскочили на безоружный пикет местных жителей и убили трех мужиков, в руках которых были обычные палки. Сейчас украинские войска отступают к тому же Славянску, попутно выстраивая эшелонированную оборону. Ее новый рубеж проходит уже по оккупированной части Донецкой народной республики — от Северска до Бахмута.

Известный своими яркими прогнозами советник Зеленского Арестович накануне предрек, что Лисичанск — это последний город, который заняли русские. Иногда лучше промолчать.

7 июля 2022. Подвалы и люди

Они шли вдоль разбитых домов, как две абсолютные противоположности. Молодой соответствовал окружающей безрадостной действительности, в которой вдоль улиц были разбросаны покореженные машины полиции, обгоревшие броневики и неразорвавшиеся мины. Военная форма, камуфлированная кепка, автомат на плече у одного из прохожих выглядели вполне органично. Мужчина постарше — в вызывающе яркой желтой футболке, баскетбольных шортах, панаме, тапках и черных очках — явно диссонировал со всем этим постапокалипсисом, нависающим над головой разорванными троллейбусными проводами.

Один в своей повседневной одежде ненадолго пришел с поля боя домой спустя восемь лет, второй выбегал из дома, в чем был, во время ночного обстрела. От подъезда осталась груда рухнувшего пролета. Под ней погребены весь гардероб и соседка Маша со второго этажа. Выбирать наряды не приходится, взял то, что пришло с гуманитаркой.

— Это мой сын, — сказал тот, что постарше, увидев у меня на груди фотокамеру. И в его голосе чувствовалась нескрываемая гордость.

Я представил себе, как должно быть отцу приятно пройтись по родному, пережившему тяжелые бои городу с тем, кого не обнимал уже восемь лет. И при этом не таиться, не стесняться и не стыдиться. Может, и футболку такую яркую подобрал, чтобы все обратили внимание — вон кого вырастил, настоящего защитника.

Сын замахал рукой: «Только не снимайте, я сюда без разрешения вырвался, практически в самоволку, вечером — обратно, на передовую».

Сергей в 2014 году ушел в ополчение, как говорит, не задумываясь. Тогда еще Лисичанск контролировался батальоном «Призрак», которым командовал Алексей Мозговой. Город поддержал новую власть и 11 мая на референдуме на вопрос «Поддерживаете ли вы акт государственной самостоятельности Луганской Народной Республики?» подавляющим большинством ответил «Да».

Гуманитарка

Сергей вспоминает, что оружие в руки взял скорее из чувства солидарности с друзьями, а вот идеологический фундамент сформировался позже, когда Киев, как заведенный, начал штамповать антирусские законы.

Вместе с «Призраком» он отходил в Алчевск. Воевал, после окончания «активной фазы» пошел служить в правоохранительные органы. Успел жениться, завел детей, дед теперь сможет съездить в Луганск, познакомиться с семьей своего сына. Жаль, пока не может позвать ее сюда.

На центральной площади шумно. У разгруженной фуры бойцы-чеченцы раздают гуманитарную помощь от Императорского православного Палестинского общества, которое возглавляет Сергей Степашин. Представитель ИППО на освобожденных территориях Симон не видит в этом ничего удивительного:

— Сегодня плечом к плечу встали и православные, и мусульмане для общего святого дела.

— Что больше всего вас тронуло здесь?

— Один вопрос, который задают всюду: «Вы нас не покинете? Не оставляйте нас». Мы обещаем, что вернемся. На следующей неделе будет груз с книгами. Эти фашисты уничтожили здесь все российские книги. Кроме еды, нужна и интеллектуальная пища. В том числе и учебники к школьному сезону.

Живая очередь проходит вдоль раздачи, на которой измученные месяцами жизни в подвалах люди получают сгущенку, муку, макароны, масло, сахар…

— У нас восемь детей, могу паспорт показать, — подходит женщина с мужем.

— Не надо паспорт, постойте здесь, — говорит один из бойцов и через десять минут выносит здоровенный баул.

Глава семейства взваливает его на плечи и, обходя покореженные взрывами машины, торопится домой.

— А вы долго здесь стоять будете? — подходит ко мне женщина с двумя тяжеленными пакетами. — Вы тут посторожите один, я первый до дома донесу, за вторым вернусь.

— Давайте помогу.

— Что же вы так долго к нам шли, мы вас ждали, а вас все нет и нет, — строго отчитывает Россию в моем лице Екатерина.

— А вы, наверно, учительница?

— Как вы догадались?

— По интонации, — улыбаюсь.

— Ох, чему мы только не учили, — вдруг замыкается она.

После паузы рассказывает, что мама не выдержала, уехала к родне на Кубань. А она верила, что жизнь наладится.

— Когда ВСЕ началось, в городе появились военные. Вроде такие же украинцы, но на нас смотрели как на добычу.

— А вы себя украинкой считаете или русской?

— Ой, семья-то русская, да после этих восьми лет здесь многие привыкли к тому, что русский — значит россиянин…

Да, за восемь лет агрессивной пропаганды русские люди вдруг начали называть себя украинцами. Кто-то — как дань моде, кто-то — чтобы косо не смотрели, кто-то просто притворялся, чтобы выжить. Попробуйте в условиях жесткого политического и силового прессинга не сойти с ума и остаться собой. А ведь они смогли. Остались здесь, пережили настоящий ад и выжили, чтобы сказать освободителям «Спасибо». И в этой благодарности я не заметил ни фальши, ни заискивания человека, оказавшегося в уязвимом положении.

Здесь был мост

Фронт тем временем двигается