Шрифт:
Закладка:
— Запомни, Родичка: самое главное в жизни — быть честным и порядочным человеком. Тогда жить будет радостно и легко. И никогда не давай себя в обиду, не пресмыкайся перед всякими мерзавцами и негодяями и не стремись к большому богатству, будь вместе с простыми людьми, они всегда помогут в трудную минуту.
Тётя Наташа говорила как молитву читала. Наверное, потому её слова запали в детскую душу. Жизнь у неё в доме показалась Родиону праздником. Тётя Наташа дала мальчику прочитать «Кобзаря» Тараса Шевченко на украинском языке. Стихи эти ошеломили Родиона. Он часто повторял запомнившиеся строки:
Думи Moi, думи Moi, ви Moi эдиш,
Не кидайте хоч ви мене при лихш годин!.
Малиновский смотрел на море, море его детства. Вспомнилось, как однажды это родное море едва не погубило его. Больше всего Родион любил купаться и загорать на пляже в Аркадии, где вдали от берега скрывался под водой огромный кусок скалы. Родион обычно доплывал до него, отдыхал, а потом плыл обратно к берегу. Но однажды случилось так, что, добравшись до знакомого места, он не обнаружил камня. Сил уже почти не было, а предстояло возвращаться. Он плыл, задыхался, уже не раз глотнул солёной морской воды, а берег оставался далеко. Родион с ужасом понял, что ещё немного...
Сильные волны выбросили его на берег без сознания. Сбежавшиеся люди откачали, сделали искусственное дыхание. Кто-то убеждённо сказал:
— Ну, парень, жить будешь долго...
...Родион Яковлевич вздохнул и повернулся к машине.
— А теперь махнём на Госпитальную.
— Где это, товарищ генерал? — озаботился водитель.
— Поехали, дорогу буду показывать, — успокоил Малиновский. — Это окраина. Госпитальная улица, дом номер 79.
Когда приехали, Родион Яковлевич вышел и устремился к знакомому дому. Каким маленьким и приземистым показался он ему сейчас, спустя столько лет! Какой узенькой и неказистой выглядела улочка, которую он так любил в детстве и которая тогда казалась широкой и просторной!
«Да, время меняет не только людей, оно меняет всё: дома, улицы, города», — невесело подумал Малиновский.
Подойдя к дому, он увидел сидевшего на ступеньках крыльца старика. Тот подслеповато всматривался в незнакомого военного.
— Дядя Миша! Неужто не узнаешь?
Старик приподнялся со ступенек.
— Погоди, погоди, — растерянно проговорил он, — никак... да ты ли это, Родька?!
— Ну я же, я самый и есть, дядя Миша. — Родион Яковлевич обнял старика за худые плечи. — Кто же ещё?
— Так как же это... Мальчишкой был, помню... — Дядя Миша был растроган до слёз. — А ты вон каким оказался... Генерал!
Возле дома стали собираться люди — ахали, охали, дивясь удивительной встрече.
— Заходи, Родион, заходи, дорогой, гостем будешь, желанным гостем! — беспрестанно повторял дядя Миша. Он всё никак не мог поверить, что его племянник Родька — боевой генерал, и сиял от гордости.
Малиновский долго просидел у дяди Миши. Вспомнили о былых временах, перебрали в памяти всех, кого знали, и тех, кто уже ушёл на тот свет, и тех, кто остался в живых. Родион Яковлевич спросил дядю Мишу, как тут жилось при немцах.
— А как жилось? — Дядя Миша неторопливо погладил рукой небритый подбородок. — Жизнью это не назовёшь, язык не поворачивается. Румыны тут долго хозяйничали, весь наш край Транснистрией обозвали, на каждом шагу кричали: «Великая Румыния, великая Румыния!» Ещё кричали, что сделают из нашей Одессы второй Бухарест. Рестораны пооткрывали, магазины, дома игорные. Да что игорные — публичные дома были на каждом шагу. Требовали изучать их язык, совсем орумынить нас захотели. А в последние месяцы до вашего прихода верх здесь немцы взяли. Сколько они людей безвинных расстреляли, особенно евреев, не сосчитать!
— Да, не позавидуешь одесситам, — вздохнул Родион Яковлевич.
— Зато и немцам, и румынской сигуранце наши партизаны шороху давали! — продолжал дядя Миша. — Партизаны в катакомбах скрывались, ты же знаешь, катакомбы у нас громадные — считай, не меньше десяти километров в длину да глубина метров под тридцать. Там у них и склады с оружием и продовольствием были. Ох и боялись фрицы да румыны партизан.
— Да, они здорово помогли нам, — подтвердил Малиновский. — Сказался одесский характер.
— А румыны эти здесь чувствовали себя хозяевами, — дяде Мише хотелось рассказать как можно больше. — Всем командовал губернатор Алексяну, именовавший себя профессором.
— Да, видел я на Пушкинской улице на домах их воззвания на румынском, немецком и русском языках: «Мы, Ион Антонеску, маршал Румынии[6], профессор Алексяну, губернатор Транснистрии...»
— Антонеску, так тот даже сидел в бывшей царской ложе Одесской оперы, — голос дяди Миши задрожал от возмущения. — Возомнили, что будут здесь теперь во веки веков. И какой же ты молодчина, Родион, что дал им пинка под зад!.. А какие они шкурники и спекулянты! — продолжал возмущаться дядя Миша. — Румынские генералы привозили из Бухареста целыми чемоданами дамское бельё, чулки, косметику, а ихние ординарцы сбывали всё это на нашем рынке по спекулятивным ценам. Да ещё продавали немецкие сигареты, консервы и всякое барахло. Зла на них не хватает!
В конце разговора Малиновский спросил, в чём дядя Миша испытывает нужду.
Тот нуждался, как легко было догадаться, во всём. Хотя щепетильный дядя Миша и отказывался, вскоре после того, как Родион Яковлевич уехал, старику привезли продукты и одежду. Дядя Миша поделился продуктами с соседями и каждый день с гордостью рассказывал, какой у него необыкновенный племянник — герой, полководец.
— Да он и мальчонкой был головастый и шустрый. Я верил, что далеко пойдёт парень, но чтоб до таких высот! Освободитель Одессы! Полководец! — торжественно повторял и повторял дядя Миша.
...Что же касается Родиона Яковлевича Малиновского, то он сейчас, находясь в освобождённой Одессе, не мог и представить, что в этом городе ему ещё при жизни будет установлен памятник. 22 ноября 1958 года все газеты
