Шрифт:
Закладка:
— Петр Иванович, лесопромышленник и к нашему разговору пока отношения не имеет, — продолжил Бенц, — свой род занятий могу охарактеризовать кратко: поборники справедливости. Мы изымаем некоторый продукт там, где его излишки и никогда не трогаем его там, где его недостаток. Я не понимаю, за что нас не любит советская власть… Впрочем, Никандра Александровна, любовь не всегда бывает взаимной! А вы позволите мне назвать вас просто Ника? Ведь и вам так привычней…
— Извольте…
— Вот и славненько! Разговор у нас долгий намечается, я позволил себе кое-что заказать, а вы, пожалуйста, не стесняйтесь, заказывайте. Официант! Примите заказ!
На столе появилась бутылка сухого вина, салат из морепродуктов тоненькие кусочки хлеба.
— Да не оглядывайтесь, вы на эту троицу, за соседним столом, — продолжил Бенц, — да, это мои люди и для вас никакой проблемы не представляют. Скорее вы для них проблема. Я же знаю, что и браунинг при вас, и ножички наверняка имеются, и владеете вы всем этим арсеналом в высшей степени виртуозно. Вы так славно отделали четырех молодцов этого болвана Буфеля, что ваш авторитет в нашем обществе весьма и весьма… так сказать.
— Господин Бенц, — наконец, смогла вставить слово Ника, — я уже давно поняла ваш род занятий, теперь мне интересно узнать, с какой целью вы меня пригласили. Неужели вы решили взять банк, а у меня почетная обязанность перебить охрану?
Бенц долго хохотал и чуть не свалился со стула. Охранники за соседним столиком недоуменно косились на них, и даже на мрачном лице Козинского промелькнула тень улыбки.
— Ох, уморили вы меня, Ника, — наконец сказал он. — Банк давно уже взяли большевики. Он пуст, как ваш бокал! Позвольте мне наполнить его.
С этими словами Бенц плеснул вина в бокал Ники.
— Поверьте, уважаемая Никандра Александровна, — продолжил он, отхлебнув из своего бокала, — ни в каких налетах и других операциях по изъятию добра граждан, нажитого неправедным трудом, или, как это по недопониманию называет наша доблестная милиция: грабежах и разбоях, вы участвовать не будете! Поскольку, я имею честь предложить вам место моего личного телохранителя! Да-с! Именно так! Зачем мне держать трех здоровых мужиков, когда их с успехом может заменить одна прелестная и очаровательная девушка! И пусть Буфель удавится от зависти! Можете не сомневаться, ваше вознаграждение будет достойным. Бенц никогда не был жадным.
— Я благодарю вас за честь, — ответила Ника, — но вынуждена отказаться, поскольку переход на нелегальное положение никак меня не устраивает. Ведь ваша жизнь игра в удачу, а в случае проигрыша, кандалы? Да и не в этом дело. С нашего выпуска у меня остались четыре подруги, как же я смогу смотреть им в глаза?..
— Я вас могу понять, — хмуро ответил Бенц, — хоть это и обидно. Собственно, что-то подобное я и предполагал. Однако запомните, что мое предложение всегда остается в силе. Кроме того, заверяю вас, что никто из моих парней никогда не причинит вам вреда.
— В таком случае… — начала Ника, пытаясь подняться.
— Не торопитесь, Никандра Александровна, — прервал ее Бенц, — с вами хочет поговорить Петр Иванович, его разговор не имеет никакого отношения к тому, что вы только что слышали.
Ника села на место, а Козинский, собравшись с духом начал говорить, стараясь при этом не смотреть на девушку.
— Две недели назад у меня похитили жену и дочь. Дочери пятнадцать лет. В то время, как я занимался делами, по отгрузке леса с местными промышленниками, они оставались в гостинице. Когда вернулся, их не оказалось, вещи в номере не тронуты, никакого беспорядка нет. Значит, они ушли добровольно. Коридорный сообщил, что к ним в номер стучался какой-то моряк, после чего они собрались и ушли. Моя жена женщина не глупая, но обмануть можно кого угодно. Еще люди видели, как они садились в пролетку и укатили в сторону северной окраины. Больше их никто не видел. Я опросил всех извозчиков, но никто не признался, что увозил от гостиницы двух женщин и моряка…
Ника внимательно слушала, пока не понимая, к чему он это ей рассказывает, а Козинский, теперь уже глядя прямо ей в глаза, продолжил:
— Городские власти обошли местные шалманы, побеседовали с Буфелем и Бенцем, но никаких следов не нашли и поиски прекратили.
— Уверяю вас, наши люди такими делами не занимаются, — вставил свое слово Бубенцов.
— Я знаю, — продолжил Козинский, — что полгода назад была подобная история с вашей подругой. Тот, кто мне ее рассказал, просил не называть его. Но теперь у меня надежда только на вас. Я человек не богатый, уже не богатый… Но не пожалею ничего из того, что у меня осталось. Говорите же… Не молчите!
— Я должна поговорить со свидетелями похищения. Если их похитили те же люди, что и мою подругу, то освободить их будет очень и очень не просто. Давайте встретимся завтра утром и решим, чем мы сможем вам помочь. Вы наверняка знаете, где мы живем, будем ждать вас в девять утра.
— Спасибо вам, буду бога молить за вас… — ответил Козинский.
Ника поднялась, попрощалась со своими собеседниками и отправилась в гардероб. Вслед за ней отправились два молодых человека, которые помогли ей одеться и посадили в пролетку.
Вечером девушки обсудили результаты похода Ники в среду криминала. История Козинского взволновала Веру, и она пообещала узнать что-либо в среде морских офицеров, где часто появлялась с лейтенантом Горюновым, а Ника решила побеседовать с женским персоналом гостиницы, они наверняка знали больше, чем коридорный. Ровно в девять, к ним подъехал Козинский и они с Никой поехали в гостиницу, а Вера отправилась для начала в гости к лейтенанту Игорю Семенову, который, прочем, лейтенантом уже не был, поскольку еще полгода назад ушел со службы и теперь занимал какую-то должность в порту.
Утром следующего дня они снова приняли Козинского у себя на квартире, чтоб обсудить полученные сведения. А они были неутешительны. Никому неизвестный матрос вызвал женщин из номера и размахивая руками толковал им о каком-то несчастном случае, а потом усадил в пролетку и увез в направлении северной окраины города. Вере вместе с Горюновым удалось найти и разговорить извозчика, который их увозил. Женщин насильно усадили в шлюпку и увезли в направлении стоящей на якоре шхуны. Сомнений почти не осталось,
