– Непременно по любви, – горячо поддержал ее Достоевский, – для счастливого брака одного уважения недостаточно!

Книга обретала форму. Герой Федора иногда выигрывал, но чаще терял все деньги, что попадали ему в руки, все это время преследуя кокетку по имени Полина, которая только морочила ему голову. Это была не самая оригинальная его история, но Стелловский и не заслуживал лучшего. Федор и Анна добродушно спорили о персонажах, мирно беседуя в перерывах между диктовкой. Начало казаться, что они успеют к сроку. Но только Федор начал понимать, как нравится ему компания Анны, месяц закончился.

Анна прибыла сдать последние страницы на проверку 30 октября, в день рождения Федора. Обычно она носила черное, но в этот день надела шелковое лиловое платье, и Федор залился краской, неловко передавая ей 50 рублей. Он сказал, что лиловый ей к лицу, что она выглядит высокой и грациозной, и несколько раз пожал ей руку, благодаря за работу. Но затем заглянула вдова Михаила Эмилия, пришел поздравить Майков, и момент был упущен. Федор спросил, когда сможет в следующий раз увидеть Анну (и шутя предложил ей сбежать вместе в Европу), и чуть ли не напросился навестить ее в кругу семьи. Анна назначила визит на вечер четверга, третьего ноября.

– Только в четверг? Как это долго! Мне будет без вас так скучно![353]

Он внес последние исправления всего за несколько часов до крайнего срока и отнес рукопись в дом Стелловского неподалеку, только чтобы обнаружить, что того нет. Помчался в издательство, но управляющий отказался принимать рукопись, якобы потому, что у него не было на то разрешения. К тому времени уже наступил вечер, и ни одна нотариальная контора не была открыта. Не позволяя себя одурачить, Федор бросился к ближайшему полицейскому участку и, дождавшись, когда вернется в 10 вечера начальник, отдал ему под расписку для вручения издателю свой новый роман «Игрок» с двумя часами в запасе.

С помощью Анны он совершил почти невозможное. Теперь оставалось только закончить «Преступление и наказание».

Когда сердцу девушки станет жаль, то, уж разумеется, это для нее всего опаснее. Тут уж непременно захочется и «спасти», и образумить, и воскресить, и призвать к более благородным целям, и возродить к новой жизни и деятельности, – ну, известно, что можно намечтать в этом роде. Я тотчас же смекнул, что птичка сама летит в сетку, и, в свою очередь, приготовился[354].

8 ноября было днем светлым и морозным, но Федор не мог радоваться погоде. Анна опаздывала на полчаса, и к ее прибытию он был уже на взводе. Свое волнение объяснил необычным сном, который тут же и рассказал ей. Поговорили о снах; чтобы успокоить взволнованного Достоевского, Анна спросила, чем он был занят последние дни.

– Новый роман придумывал, – ответил он.

– Что вы говорите? Интересный роман?

– Для меня очень интересен; только вот с концом романа сладить не могу. Тут замешалась психология молодой девушки. Будь я в Москве, я бы спросил мою племянницу, Сонечку, ну а теперь за помощью обращусь к вам.

– Кто же герой вашего романа?

– Художник, человек уже не молодой, ну, одним словом, моих лет.

– Расскажите, расскажите, пожалуйста, – просила Анна, очень заинтересовавшаяся новым романом.

На обрисовку своего героя Федор не пожалел темных красок. В новом романе было тоже суровое детство, ранняя потеря любимого отца, какие-то роковые обстоятельства (тяжкая болезнь), которые оторвали художника на десяток лет от жизни и любимого искусства. Тут было и возвращение к жизни (выздоровление художника), встреча с женщиною, которую он полюбил: муки, доставленные ему этой любовью, смерть жены и близких людей (любимой сестры), бедность, долги… По его словам, герой был преждевременно состарившийся человек, больной неизлечимой болезнью (паралич руки), хмурый, подозрительный; правда, с нежным сердцем, но не умеющий высказывать свои чувства; художник, может быть, и талантливый, но неудачник, не успевший ни разу в жизни воплотить свои идеи в тех формах, о которых мечтал, и этим всегда мучающийся.

– Но зачем же вы, – спросила Анна, – так обидели своего героя?

– Я вижу, он вам не симпатичен?

– Напротив, очень симпатичен. У него прекрасное сердце. Подумайте, сколько несчастий выпало на его долю и как безропотно он их перенес! Ведь другой, испытавший столько горя в жизни, наверно, ожесточился бы, а ваш герой все еще любит людей и идет к ним на помощь. Нет, вы решительно к нему несправедливы.

– Да, я согласен, у него действительно доброе, любящее сердце, – согласился Федор. – И как рад я, что вы его поняли! И вот в этот решительный период своей жизни художник встречает на своем пути молодую девушку ваших лет или на год-два старше. Назовем ее Аней…

– А хороша собой ваша героиня? – спросила она.

– Не красавица, конечно, но очень недурна. – Сердце Анны дрогнуло: ей подумалось, что Федор иносказательно говорит ей о своей любви к Анне Корвин-Круковской. – Я люблю ее лицо, – добавил Федор. Возможно, чувствуя, что терпение ее подходит к концу, Федор быстро описал конфликт: чем больше герой видел Анну, тем сильней было его убеждение, что с ней он сможет наконец найти счастье. И все же что мог старый больной мужчина, отягощенный долгами, дать ей, молодой, здоровой, радостной девушке? Не будет ли это чудовищной жертвой для нее, не пожалеет ли она после? Не будет ли психологической неверностью со стороны писателя, если она полюбит главного героя?

Анна заговорила с уверенностью:

– Если ваша Аня не пустая кокетка, а обладает хорошим, отзывчивым сердцем, почему бы ей не полюбить вашего художника? Что в том, что он болен и беден? Неужели же любить можно лишь за внешность да за богатство? И в чем тут жертва с ее стороны? Если она его любит, то и сама будет счастлива, и раскаиваться ей никогда не придется!

– И вы серьезно верите, что она могла бы полюбить его искренно и на всю жизнь? – спросил он.

Он помолчал, как бы колеблясь.

Нет ничего в мире труднее прямодушия[355].

– Поставьте себя на минуту на ее место, – сказал он дрожащим голосом. – Представьте, что этот художник – я, что я признался вам в любви и просил быть моей женой. Скажите, что вы бы мне ответили?

Анна посмотрела на него.

– Я бы вам ответила, что вас люблю и буду любить всю жизнь!

Федор постарался не распространяться о помолвке, так как новости вряд ли обрадовали бы растущее число его иждивенцев, к которым относился не только двадцатиоднолетний Паша, не выказывающий никаких намерений обзавестись