А я все никак не сдвинусь с места.

– Ты бы сходила проветриться, – говорит мне мать в душный летний день. Давать такие советы Филиппе она уже давно зареклась. Старшая моя сестра сидит у себя в комнате и читает о протонах, что когда-то свободно летали по всей Вселенной. Со двора доносится жужжание папиной газонокосилки: он подстригает подросшую за неделю травку. Хотя и знает, что назавтра сад снова зарастет.

Мать моя стоит в своем теннисном платьице и с ракеткой под мышкой, сегодня она собирается попробовать выполнить бэкхенд[72] по-новому, но успевает бросить взгляд на мою новую серию «Портреты интровертов». На этих набросках – сомкнутые губы, нахмуренные брови, закрытые глаза и сжатые кулаки. Запах скипидара, сравнимый с ароматом эксклюзивных духов, пропитал весь дом.

– Солнышко светит, чудесный день, Эстер!

Я откладываю кисть и гляжу на нее.

– Ты можешь… раз уж ты… – Предложение повисает в воздухе, а мать моя, открыв окошко, изгоняет из дома пары́ красок и пару раз ударяет ободком ракетки по каблучку.

И наконец я сдаюсь, приняв материн аргумент насчет того, что если кто-то хочет встречаться с мальчишками, то надо, по крайней мере, выйти из дома, и записываюсь в яхтклуб в Сундбю, где среди прочего учат ходить на шверботе класса «Оптимист». В надежде, что смогу продержаться в клубе хотя бы один сезон. Ольга к прогулкам на яхте интереса не проявляет, но иной раз присаживается на мостках в своей новенькой шляпе и задумчиво вглядывается вдаль. Ну, это когда она не совершенствует свою колоратуру и не идет на французский или на урок к Франческо Альбе.

В гавани полным-полно яхтсменов-любителей и туристов. А по мосткам ленивым шагом разгуливает Лассе из Клитмёллера и пристает то к Ольге, то ко мне. Хотя я и выше его ростом. Он гостит на каникулах у своих двоюродных братьев. Эдакий юный Ричард Бартон, правда, с острова Тю и с нахальными лопоухими ушами. И пока Ольга мается в постели с летней простудой, он посвящает меня в тайны плотской любви на полу одного из старых шлюпочных сарайчиков посреди рыболовных сетей, оранжевых спасательных поясов и морских буев – да так, что я не совсем понимаю, чем мы, собственно, занимаемся. Солоно, сладко и не без крови.

Опьяненная открывающимися за этой жизненной гранью возможностями, я не собираюсь снова заползать в мой детский костюмчик, противиться и причитать:

– Ой, мне больно… Подожди! Не сейчас…

И в этот момент Лассе входит в меня. На краткий миг лицо его озаряется небывалым светом. Такого просветленного лика я еще никогда не встречала. И это глубоко трогает меня. Святые воды смешиваются. Магические капли в золотых колбах кипят, и происходит преображение. Чистейшая алхимия. Мы теперь связаны навсегда? Я – избранница Лассе, я, чарующе прекрасная, с глазами голубиными? Вот сейчас мы будем пить сок созревших гранатовых яблок и возлежать на ложе нашей любви, где кедры – стены домов наших, а потолки – кипарисы?

Лассе стоит со спущенными до колен штанами и улыбается. И вновь тепло заполняет мою душу. Эти лопоухие уши – ну как устоишь перед ними? Я что, ворвалась в ряды взрослых? Я впервые влюбилась? Я трепещу всем телом.

И тут обнаруживаю, что Лассе во время всего действа оставался в резиновых сапогах.

– Скоро футбол по телику. Дания с СССР играет. Я если сейчас поеду, как раз домой успею и посмотрю игру у дядьки, – говорит он веселым и радостным голосом. – Они без шансов, если наши будут биться.

Я не успеваю ответить и вижу только, как он выходит из сарайчика и садится на синий велосипед своего двоюродного брата.

Мне известно, что Ольга тоже положила глаз на Лассе. И не исключено, что он избрал меня только потому, что сестра моя была больна на той неделе. Что ж, этого мы никогда не узнаем.

Наконец я набираюсь мужества и рассказываю Ольге о случившемся, и она отвешивает мне пощечину. Таким макаром она прощает меня. А потом приносит лед в кубиках и просит описать все в подробностях.

До меня вдруг доходит, что мне преподали урок поведения классического sneaky fucker. Йохан с Вибеке с интересом слушают в нашем саду рассказ Филиппы о том, что, помимо дарвиновской, существует еще одна теория эволюции. Она процветала в одно время с теорией естественного отбора, согласно которой survival of the fittest[73] – теория хитрожопого выродка.

Основная идея состоит в том, что, пока крупнейшие альфа-самцы с замечательными оленьими рогами вдохновенно и упорно бьются за обладание всем гаремом, маленький, завшивевший, но обаятельный бета-самец с лопоухими ушами спокойно окучивает пару самок под ближайшим деревом. Или в ближайшем шлюпочном сарайчике.

Это единственное логическое объяснение, почему среди нас до сих пор столько жутких лентяев, предпочитающих катиться по наклонной плоскости. Survival of the fittest в данном случае не работает, и существует вероятность того, что большинство из нас имеет сомнительное происхождение, серьезным тоном объяснят Филиппа.

Может быть, именно поэтому нас с Ольгой больше интересуют странные, чудаковатые мальчишки. Поэтому мы всегда выберем из помета самого хилого заморыша, чихающего и пищащего, предпочтем его крепким щенкам, жизнерадостно гоняющим по лужайке. Да, с этим щенком мы станем маяться всю его оставшуюся жизнь, потому что он будет истерически лаять, страдать от дисплазии тазобедренного сустава, мочиться где захочется и подсядет на диазепам.

Эту догадку я поверяю своим сестрам и Йохану.

– Merde![74] – заключает Ольга, уже научившаяся ругаться по-французски.

– Выходит, это хитрожопые выродки таким вот коварным способом передают свой бездарный генетический материал?

Филиппа кивает, и мы в полной тишине обдумываем услышанное.

– Я вообще-то большой сторонник теории о хитрожопых выродках, – бормочет Йохан. – Ведь благодаря им нам предоставляется возможность появиться на свет.

Я гляжу на Игоря, он катается на спине и выпускает вонючие газы. Потом взгляд мой падает на Филиппу с ее кривой спиной и Вибеке с ее небесными веками. Да, я тоже так думаю. Без хитрожопых выродков никого из тех, кого мы считаем достойными людьми, и близко не подпустили бы к претендентам на роль представителей рода людского.

А что до пальтирования с кем-то, то я в кои-то веки раз опередила Ольгу. Чем страшно горжусь. Вот теперь она с чисто формальной точки зрения на самом деле стала моей младшей сестрой. Наконец-то хоть на чуть-чуть я оказалась впереди.

И все-таки у меня в глубине души осталась рваная царапина. Ведь мой драгоценный первый раз