— Может, «Угрюм-реку» Вячеслава Шишкова возьмете, интересный роман. Записать?

— Нет, Екатерина Онисимовна. Мне другое нынче нужно. Что-нибудь по атомам у вас найдется?

— А что именно, Григорий Иванович?

— Мне бы попроще, пояснее.

— Понимаю, понимаю, но, к сожалению, вся такая литература на руках. Хотя... простите, Григорий Иванович, забыла. Вернули вчера одну такую книгу. Вот она: Р. Е. Пайерлс «Законы природы». Я сама не читала, но, говорят, хорошая книга. Она почему-то пользуется особым спросом у солдат вашей роты.

Григорию Ивановичу показалось, что он ослышался.

— У кого, говорите, она пользуется большим спросом?

— У солдат вашей роты, Григорий Иванович. Честное слово, мне иной раз кажется, что у вас не подразделение, а клуб любознательных ребят.

В другое время такая похвала обрадовала бы Григория Ивановича. Он всегда очень ревниво относился к славе своей роты. Но сегодня похвала эта задела его, больно задела. Она даже физически была ощутима, эта боль. Как будто острую иглу вонзили в сердце.

— Может, скажете, Екатерина Онисимовна, конкретно, кто брал?

Библиотекарша не без удивления посмотрела на Григория Ивановича: «Как-то странно изменился у него голос. Почему он так взволновался? Может, обиделся на меня? Но за что?!»

— Простите, Григорий Иванович, но всех не помню, — осторожно сказала библиотекарша. — У нас выдача, сами знаете, какая. А эту книгу многие брали, человек двадцать. Артемов брал, этот из вашей роты, я знаю, а потом Сафонов, Иванов Леонид, Иванов Петр, Катанчик, Егоров, Агаджанян. Да вот Мальцев, с усиками такими лихими. Но этот, кажется, не ваш. По-моему...

— Понятно, — прервал ее старшина. — Запишите книгу на меня.

«А что ему понятно? — подумала библиотекарша, склоняясь над читательской карточкой старшины. — Может, случилось что у него?»

Весь день после лекции тяготила Григория Ивановича неясная тревога. И вот вдруг все определилось, все стало ясно. Пришло не опровержимое ничем понимание: армия, родная армия, которой он отдал лучшие свои годы, стала другой, она неизмеримо выросла и ушла далеко, далеко вперед. А он, старшина сверхсрочной службы Григорий Иванович Петров, отстал. Безнадежно отстал.

Вот какую жестокую истину открыл и понял у библиотечной стойки Григорий Иванович. И не только понял, но и увидел... Дорогу увидел Григорий Иванович и воинскую колонну на этой дороге, и себя в колонне. Сначала он шагал в первых рядах, затем — в средних, затем — в последней шеренге, рядом с малорослым замыкающим. Но вот какая-то сила оторвала его от колонны. В первое мгновение дистанция была небольшой, в несколько шагов, ее легко можно было преодолеть. Но она не показалась Григорию Ивановичу страшной и не вызывала тревоги. Тревога возникла только тогда, когда он увидел, что идущие в колонне все ускоряют и ускоряют шаг, что она уходит все дальше и дальше, а он... будто кто-то в насмешку скомандовал ему: «На месте шагом марш!» Есть такая строевая команда. Но к чему она сейчас? Колонна уходит, а ты все топчешься на месте, Похоже на дурной сон. Но это не сон. Честное слово, с ума можно сойти от этого. И вот она уже ушла, скрылась в недосягаемой дали колонна, в которой ты еще недавно шагал в ногу с товарищами, с друзьями. Ты один остался на пройденной дороге. Всеми пройденной и уже никому не нужной дороге, разве только для воспоминаний в календарные дни и для старческих рассказов малым внучатам.

Отстал!

А кто в этом виноват? Те, которые ушли вперед? Нет. Григорий Иванович знает — он сам виноват. Но от этого ему не легче. Правда, как ни казни себя, упущенного уже не наверстаешь. И все-таки больно. Ведь была же возможность учиться. И до войны была, но тогда думалось: еще успеется. А после войны, когда перед ним, кавалером ордена Славы, открылись двери военных училищ, захотелось хотя бы год пожить без треволнений в кругу семьи. Имел он на это право? Как будто имел. Ну, а затем скоропостижно скончалась жена, боязно и жалко было оставлять сыночка на чужих людей. А потом. Потом подошел предельный возраст, и двери учебных заведений закрылись передним навсегда. Конечно, это печально — предельный возраст. Но он не имел права смиряться, а он смирился, не понимая тогда, что тем самым ставит крест на всей своей жизни. И вот только сейчас он это понял и увидел. Ему стало страшно. Врут, что солдату смерть не страшна. Страшна. Но выйти из строя, отстать от своих — это...

Григорий Иванович, крепко стиснув зубы, подавил невольный стон. Его неприятно удивил сострадательный взгляд Екатерины Онисимовны. Неужели она что-нибудь заметила? Наверно, заметила. Но все равно. Он еще будет бороться. Будет...

Григорий Иванович молча кивнул библиотекарше и вышел, захватив с собой книгу «Законы природы».

Хорошо, что потом началось учение в горах. Оказалось, что старшина всем нужен. Дела и заботы приглушили боль. Да и некогда было о себе думать. Только однажды, увидев на командном пункте лектора-лейтенанта, он подумал с беззлобной усмешкой: «Ну и растревожил ты мне душу, очкастенький. Лучше бы я тебе сто раз в городки проиграл».

4

Но вот Григорий Иванович снова остался один на один с книгой «Законы природы». И опять те же мучения. Законы природы. Нельзя сказать, чтобы Григорий Иванович вовсе о них не знал. Кое-что он знал, не по этой книге и вообще не по книгам, а потому, что, будучи военным, довольно часто общался с природой. Конечно, законы человеческие Григорий Иванович знает намного лучше. И не удивительно: он один из строителей нового советского общества, и в создании его новых, невиданных ранее законов Григорий Иванович в той или иной степени тоже принимал участие.

...Книга раскрыта на главе «Свойства атомов». До сих пор атом был для старшины Петрова только новым оружием. Оно есть у нас, оно есть и у наших врагов — это грозное оружие. Старшина знал о нем то, что ему положено по службе знать. В объеме, необходимом для стрелковой роты. Не больше.

Если понадобится, он может, действуя согласно инструкциям и уставу, повести роту в атаку сразу же после атомного удара по врагу, через зараженную местность. Или наоборот: если понадобится, находясь в обороне, он сможет принять все предусмотренные меры противоатомной