Денисовцы описаны всего по трем фрагментам зубов и одной фаланге пальца. От неандертальцев же осталось так много окаменелостей, что палеонтологи даже могут реконструировать скорость их роста. Изучение анатомии неандертальцев помогает лучше понять эволюцию Homo sapiens, потому что, в отличие от нашей линии, у неандертальцев не наблюдается ни редукции “агрессивных” анатомических признаков, ни черт синдрома одомашнивания19. Их черепа и лица оставались массивными как в Европе, так и в Азии. Поэтому на примере неандертальцев можно реконструировать облик Homo из среднего плейстоцена, описанных всего по нескольким фрагментам20.

Поскольку у неандертальцев нет признаков тех изменений, которые претерпели представители Homo sapiens, процесс формирования Homo sapiens, скорее всего, начался уже после разделения их предковых линий. Когда же разделились ветви, давшие неандертальцев и Homo sapiens? Ответ на этот вопрос дает отсеквенированный с высоким качеством геном неандертальской женщины, жившей на Алтае, в Сибири, в той же пещере, где ранее жили денисовцы: 275–765 тысяч лет назад21. Эта оценка, несмотря на огромную погрешность, очень информативна. Она означает, что линии неандертальцев и Homo sapiens начали разделяться не раньше 765 тысяч лет назад. А теперь вспомним, что, согласно ископаемым данным, процесс формирования Homo sapiens начался около 300 тысяч лет назад. Промежуток между этими двумя датами и будет тем периодом, на который пришлось начало эволюции Homo sapiens22.

Для простоты я буду обозначать этот период словами “около 500 тысяч лет назад”. Полмиллиона лет – щедрая оценка, благодаря которой мы точно не пропустим момент начала эволюции Homo sapiens. Если мы возникли в результате самоодомашнивания, то процесс его должен был начаться не раньше 500 тысяч лет назад и не позже 200 тысяч лет назад (возраст самых ранних бесспорных окаменелостей Homo sapiens).

Человека всегда завораживает вопрос, кто мы такие и откуда мы пришли. Тем не менее причины существования вида Homo sapiens как такового на удивление редко обсуждаются. Исследования происхождения нашего вида в основном сосредоточены на вопросах “когда” и “где”, а не на вопросах “как” и “почему”. Как писал еще в 2008 году палеоантрополог Дан Либерман: “Самый главный неразрешенный вопрос: какие силы отбора благоприятствовали эволюции современного человека в Африке 200 тысяч лет назад?”23 Однако за все прошедшие годы эта ключевая загадка нашего существования удостоилась внимания всего нескольких ученых.

Один из таких ученых – археолог Кёртис Мэриэн, выдвинувший амбициозную гипотезу, которая рассматривает происхождение Homo sapiens с экологической точки зрения. Мэриэн предположил, что “доминантной адаптацией” Homo sapiens стала способность накапливать культурные адаптации. Мы не можем существовать без культурных знаний, позволяющих каждому новому поколению воспроизводить образ жизни своего сообщества. Если поместить неопытных животных в новую среду, большинство из них научатся самостоятельно находить пищу и выживать. Люди же, напротив, получают знания о том, как выкапывать съедобные корешки, готовить еду, изготавливать орудия, строить дома, делать лодки, орошать поля, объезжать лошадей, шить одежду и так далее, в основном от других. Без навыков, полученных от предыдущих поколений, мы мало что можем. Но, имея эти навыки, мы господствуем над всей планетой24.

Согласно Мэриэну, накапливать такого рода культурные знания нам позволяют три свойства: ум, способность к кооперации и так называемое социальное обучение, или способность учиться у других. Судя по размеру мозга, который оценивают по внутреннему объему ископаемых черепов, другие виды Homo, жившие в среднем плейстоцене, были почти такими же сообразительными, как Homo sapiens, – но Homo sapiens все же были умнее. Так, анализ четырнадцати ископаемых черепов неандертальцев и Homo sapiens, относящихся к периоду от 200 до 76 тысяч лет назад, показал, что объем мозга у неандертальцев был меньше: в среднем 1272 см3 для восьми неандертальских черепов и в среднем 1535 см3 для шести черепов Homo sapiens. При этом в промежутке от 75 до 27 тысяч лет назад внутренний объем черепа у этих двух видов был практически одинаковым, составляя 1473 см3 в среднем25. Но даже если считать, что все виды Homo были примерно равны по уровню интеллекта, то выдающимися способностями к кооперации и социальному обучению обладали, судя по всему, только Homo sapiens. Мэриэн предполагает, что все эти свойства соединились в человеке благодаря ключевым изменениям в способах поиска пищи.

Предшественники Homo sapiens, как считает Мэриэн, жили небольшими сообществами с низкой плотностью населения – примерно так, как живут сегодня шимпанзе. В какой-то момент одна из популяций, обитавшая, по мнению исследователя, где-то на южном побережье Африки, достигла таких успехов в охоте и собирательстве, что в ней появился переизбыток еды. Популяция начала расти и росла до тех пор, пока еды снова не стало слишком мало; возникла конкуренция за ресурсы, и соседние группы принялись воевать за доступ к лучшим территориям. Успех в этом противостоянии стал жизненной необходимостью. Некоторые группы объединялись в альянсы, давая начало большим сообществам вроде тех, что образуются и в сегодняшних популяциях охотников-собирателей. Кооперация между членами одной группы была настолько важна для победы в межгрупповых конфликтах, что в итоге легла в основу уникальной способности человека к взаимопомощи. Социальные отношения становились все многообразнее, способность к обучению все важнее, а культура все богаче.

Гипотеза Мэриэна о связи успеха Homo sapiens с культурой сегодня является общепризнанной. На эту связь указывают и археологические данные. Красители, орудия нового типа и разнообразные изделия символического значения (например, декоративные ракушки) использовались уже 100 тысяч лет назад. С этого момента культурное разнообразие быстро нарастало. Сценарий, предложенный Мэриэном, подчеркивает важность социальных изменений, а не только интеллекта, в эволюции Homo sapiens. Так, победа Homo sapiens в соперничестве с другими видами Homo объясняется, согласно этому сценарию, успехом в межгрупповых войнах. Мэриэн подчеркивает, что формирование Homo sapiens было не одномоментным событием, а долгим процессом. Это хорошо согласуется с идеей, что наш вид никогда не прекращал эволюционировать – как в культурном, так и в биологическом смысле. Связь между размером мозга и культурным прогрессом широко признается в палеонтологии, и гипотеза о том, что межгрупповая конкуренция и войны стимулировали развитие социальности, представляется в этом свете весьма правдоподобной.

Несмотря на все это, теория Мэриэна, как и вообще все теории о происхождении человека, не дает ответа на два важных вопроса, связанных с эволюцией Homo sapiens. Во-первых, ни одна из существующих теорий не объясняет, почему у Homo sapiens появились признаки синдрома самоодомашнивания. Сценарий Мэриэна подчеркивает важность кооперации, но игнорирует тот факт, что кооперация невозможна без пониженной склонности к реактивной агрессии. Блуменбах, Дарвин и другие мыслители прошлого наверняка сочли бы это непростительным упущением. Учитывая, насколько низкой эмоциональной реактивностью обладает человек (по сравнению с шимпанзе, бонобо и большинством других социальных животных), нельзя считать пониженную реактивную агрессию наших предков из среднего плейстоцена чем-то само собой разумеющимся. Очевидно, что пониженная реактивная агрессия сыграла не меньшую роль в формировании и эволюционном успехе человека, чем интеллект, кооперация и социальное обучение.