– Как не помнить, – откликнулся старший сокол. – Видел, как враги оборачиваются прахом и мшистым кочкарником, – истинно бесценная мощь. И верно, Кречет, могли бы вы с Трегором повторить нечто подобное?

Я задумался. И раньше размышлял над этим, как же иначе. В былые времена случалось такое, что враги на самом деле превращались в нечто неживое, стоило мне этого возжелать до зубовного скрежета. Но это происходило только в тех случаях, когда мне грозила неминуемая смерть – что-то просыпалось во мне, какая-то сила, доставшаяся мне от отца-лесового. По правде, я вообще не должен был прожить среди людей двадцать девять зим – и Трегор тоже, он ведь сын верховного водяного Тиненя. Но что-то с нами вышло не так, как с большинством нечистецких детей, мы не сошли с ума и не иссохли от тоски, не ушли в леса и не обернулись чудовищами, зато прочувствовали свои силы и пользовались ими, когда возникала неодолимая нужда. Но тогда врагов было не так уж много – меньше дюжины, а вот против целого войска, я знал, ничего не выйдет.

– Нас всего двое, и мы не всесильны, – ответил я. – Я отыщу Трегора и поговорю с ним. Быть может, нам удастся что-то придумать. Но сдаётся, мы только разозлим царя, если, к примеру, обратим во мхи его послов. Без нечистецей и их ворожбы справимся, чистой силой людской и яростью княжеских воинов. Многие захотят отомстить за своих братьев и сынов, убитых на заставах. Многие взъярятся за священную веру, в которой нас заставляют усомниться. Мы будем биться. И я сам поведу наши войска к границам, если вы мне позволите.

– Позволим, – первым согласился Нилир. Я улыбнулся ему: не ожидал ничего иного от своего воеводы.

– Позволим, – согласился Сапсан.

– Я передам Пеплице, – неохотно вымолвил Канюк. – Но она неровно дышит к тебе, самонаречённый князь, пусть и пытается казаться холодной. Так что она тоже не будет против, сдаётся мне.

– Мохот недолюбливает тебя, скорее всего, наши войска поведут наши воеводы, – произнёс Дербник. – Но всегда похвально, когда князь сам решает идти во главе.

Я покивал им, безмолвно выражая признательность и благодарность. Несмотря на то, что я принял непростое решение, на душе у меня стало легче. Мы изгоним любого, кто покусится на наш уклад и наши земли.

* * *

Мальчишки-воробьи донесли мне, что Трегор со своей ватагой остановился во Млешике, маленьком городке у Тракта недалеко от границ Холмолесского и Средимирного. Я ругался всё время, пока собирался в путь: сколько раз я просил Трегора оставить своих скоморохов или ограничиться представлениями в одном только Горвене, так нет же, скомороший князь был упрямцем, под стать мне самому.

Конечно же, я решил срезать путь через Великолесье, а не чинно-мирно кататься по Тракту, привлекая внимание зевак из окрестных деревень. Я вскочил на Рудо и пустился лесными тропами, пустынными и тихими без шороха и перешёптываний нечистецей.

Скоморошье стойбище можно было увидеть и услышать издалека. Всё же я полагал, что Трегору успел поднадоесть кочевой образ жизни и он понемножку стал остепеняться, приземляться – подолгу останавливался на одном месте, не спешил бежать от села к селу, да и ватага его уже не стремилась найти ту деревню, где жажда диковин сильнее страха Мори.

Да, раньше так и было: тех, кто выжил после Мори и обзавёлся уродствами-метинами, прозывали мечеными и изгоняли из родных мест, боялись, что Морь перекинется от переболевшего к здоровым. Оттого и уходили изгнанные в скоморохи – что ещё делать, когда нельзя заниматься привычным делом в родной деревне? Люди охотно платили за то, чтобы посмотреть на уродства издали, под свет балаганных огней и музыку, а Трегор был тем, кто принял меченых скоморохов под своё крыло, хотя сам не был отмечен Морью. С тех пор гильдия Шутов, основанная Трегором, гремела по всем Княжествам, славилась невероятными представлениями и богатством, а ещё всё-таки внушала людям сладкий ужас запретного, оттого подогревая интерес к скоморошьим игрищам.

Сделав небольшой крюк по застывшему в предзимнем сне лесу, я пустил Рудо в сторону Тракта и издалека услышал музыку, какой обычно сопровождали свои выступления меченые скоморохи. Я ухмыльнулся: Трегор любил что-то эдакое, и музыканты его умели не просто пиликать незамысловатые песенки, а заставлять людей замирать в недвижимости, затаивать дыхание и плакать от нахлынувших чувств.

Темнело уже рано, и пока я пересекал лес, звонкие сумерки опустились на Княжества. Деревья расступились, и мы с Рудо выскочили на Тракт. На свободном пространстве ветер сильнее кололся, но нам обоим это нравилось: я вообще-то сомневался, что Рудо чувствует холод через свой густой и длинный мех, обнимающий его крепкое тело, точно броня.

Музыка сделалась громче, а ещё за поворотом показались огни фонарей, закреплённых на высоченных шестах: так Трегор всегда помечал места своих игрищ, чтобы люди знали, что здесь их ждёт поистине княжеское развлечение, и стекались сами и звали соседей.

Людей на представление собралось много, будто бы даже из нескольких деревень сразу. Хоть и стояла тут Трегорова ватага не первый семиднев, а всё же люди с радостью приходили и отдавали монеты. Трегор, к слову, не брал себе много золота и свою ватагу не осыпал: на главном стойбище, в шутовской деревне у берегов Русальего озера, жили те меченые, которые не могли участвовать в представлениях по тем или иным причинам, но и вернуться к привычным обязанностям тоже не могли – им-то и помогал Трегор, отсылая в деревню заработанное.

Я спешился, положил руку псу на холку. На нас даже не оглянулись – так были поглощены представлением. За много зим Трегор не менял почти ничего: так же музыканты стояли у подножия деревянной сцены, такой же тяжёлый занавес прятал шатёр, в котором готовились выступавшие, зато сами представления всегда были чуть ярче, чуть диковиннее и чуднее, чем в прошлый раз. Меченые скоморохи не просто демонстрировали свои странности, они придумывали такие сценки и представления, чтобы показать свои следы Мори в наиболее завораживающем свете.

Представление заканчивалось – кудрявый парнишка на козлиных ногах играл задорную песню, а музыканты под сценой искусно подыгрывали ему. Парень был в коротких штанах и без обуви, приплясывал, высоко задирая ноги и брыкаясь копытами на потеху толпе. Люди тянули шеи, смеялись и закрывали рты руками: поди ж ты, и правда козлиные! Мальчишка выдул из жалейки последнюю долгую ноту и перекувырнулся через голову.

Я захлопал вместе с толпой. Люди неистовствовали, молодёжь вопила от восторга, а дети даже забыли о своих сладостях, купленных у лоточников. Я подумал, что лоточники тоже должны бы, по-хорошему, отдавать Трегору часть прибыли: они, как мухи, следили за ватагой скоморошьего князя, выискивали его стойбище и готовились к представлениям. В дни игрищ пирогов, пряников, леденцов и сбитня продавалось в разы больше, даже чем на ярмарках в небольших городках.

Скоморохи вышли на сцену, взявшись за руки, и раскланялись. Ота, девушка с лицом совы, как обычно, побежала с шапкой по зрителям, собирая монеты и прочие ценности, которыми желали расплатиться за удовольствие. После того, как стало ясно, что меченые не разносят Морь и что Трегор помог погасить вспышку хвори, люди стали платить куда щедрее. Вместе с Отой по толпе пошёл и Жернох, стройный ладный парень с острым рогом посреди лба и перепончатыми руками.