– дома меня видели только в субботу, воскресенье и половину среды, но что ж поделать, я возвращал долги себе за бесцельно проведённую юность, должая время у жены и сына в надежде когда-нибудь заслужить их прощение.

По субботам, если позволяли дела, Людмила позволяла мне днём подремать, а я любил забрать с собой Миньку, который использовал мой голый торс как площадку для игр, возил по мне машинки, собирал какие-то устройства из железного конструктора или, выдёргивая волосы у меня из груди, пытаясь с помощью слюны прирастить их к собственной. Он к двум годам стал крепеньким, подвижным, весёлым и озорным малышом.

Первой работой, которую мне поручили в отделе, было привести в порядок валковую подачу, ранее спроектированную в отделе, изготовленную и установленную на заводе. Валковая подача – это устройство, пошагово подающее в рабочую зону штампа металлическую ленту или длинные металлические листы. У подачи, которую поручили мне доработать, было две проблемы: первая – никак не могли настроить точность шага подачи, вторая – в валковую подачу были встроены механические ножницы, отрезающие край полосы. Длина поступающей в подачу ленты или полосы, как правило, бывает некратна шагу подачи, и последний кусок иногда застревал, упираясь в неподвижный нож механических ножниц, расположенный за подвижным, по ходу подачи заготовок. То есть на краю устройства.

Прорисовав различные варианты расположения концевой заготовки, я с ходу предложил перепроектировать и доработать конструкцию подачи, встроив в неё перед ножницами откидной лоток, чтобы просто сбрасывать последний кусок заготовки, используя в качестве датчика конечный выключатель. Начертив всё предлагаемое, я, восхитившись своим гениальным конструкторским даром, пригласил двух этих неудачников: своего непосредственного руководителя Гарри Моисеевича Минкова и нашего ГИПа3 Розена Георгия Михайловича, чтобы они поняли, какая конструкторская сила и мощь вплыла в их тихое болото.

Триумф мой длился недолго, ровно столько времени, сколько им понадобилось дойти ко мне со своих рабочих мест. Картинка моя как упражнение ума им понравилась, но работоспособность конструкции была подвергнута жёсткой критике: я не учёл, что полоса идёт с пробитыми в ней отверстиями и датчик наличия полосы, который я предлагал поставить, попадая в эти отверстия, будет каждый раз давать команду на срабатывание откидного лотка, вследствие чего лоток будет хлопать как дверь в метро в час пик. Кроме того, каждую последнюю деталь в полосе придётся или выбрасывать, или дорабатывать отдельно, поскольку длина её будет всегда будет отличаться от требуемой. Провозившись неделю с этой проблемой, я понял, что конструктор я никакой, всё пропало, надо заниматься тем, что мне по силам – возвращаться в слесаря, но Гарри Моисеевич, видя, что я совсем приуныл, сказал:

– Ты чего так раскис, мы-то тоже с этой подачей накосячили, и ничего. Я узнал, что в НИИсельхозмаше на сходной подаче эту проблему решили. Мы составили письмо, они в рамках оказания технической помощи всё тебе покажут, вот тебе телефон, адрес, завтра поезжай.

Утром следующего дня я беседовал с начальником отдела обработки давлением НИИсельхозмаша, как известно, всё гениальное просто – они просто поменяли ножи местами. Подвижный нож поставили за неподвижным по ходу перемещения полосы, вот и всё, как у нас никто не догадался, и я в том числе, до сих пор ума не приложу. Надо сказать, что о такой установке мы подумывали, но при ней возрастает величина отходов и мы от неё отказались сразу. Но что ж поделаешь – иногда приходиться выбирать. Скопировали мне чертежи, всё растолковали, были необычайно любезны – у них был свой интерес, не во мне, конечно, – в нашей фирме. Институт наш научно-исследовательский был головным в автомобильной промышленности и мог продвинуть любую перспективную разработку, а у них таковая была – дисковые ножницы с профилированными дисками. Такие ножницы позволяли вырезать из обыкновенного листа или широкой полосы полосу с криволинейным профилем, чем достигалась экономия металла, но увы – разработка эта наших спецов не заинтересовала.

На следующий день я с утра перепроектировал валковую подачу, раздеталировал узлы и стал разбираться с настройкой точности хода подачи. Валковые подачи листоштамповочных прессов приводятся в действие за счёт отбора мощности у ползуна пресса или со специального вала отбора мощности, то есть при движении ползуна вверх системой рычагов или с помощью зубчатой рейки и шестерёнки валки прижимаются к перемещаемой полосе и проворачиваются, обеспечивая перемещение полосы в штампе на нужное расстояние. Шаг перемещения для каждого вида механизма определён в его паспорте и легко настраивается, разброс шага перемещения возникает за счёт инерционности валков валковой подачи, что преодолевается применением ленточных тормозов. Точная настройка этих самых тормозов и являлась главной проблемой, а ключевым было определение момента инерции системы.

Но нам в Технилище только что в курсе ТММ4 начитали раздел графического интегрирования, который как раз позволял быстро и достаточно точно определять моменты инерции тел. Я на листе двадцать четвёртого формата произвёл необходимые расчёты, рассчитал необходимые натяжения для ленточного тормоза, установленного на подаче, посмотрел, какие там стояли пружины, и стал составлять таблицу настройки тормоза – на сколько миллиметров нужно затянуть пружину тормоза для определённого угла поворота валка подачи – и услышал какое-то движение за спиной. Обернувшись, увидел Георгия Михайловича и Гарри Моисеевича, которые с изумлением рассматривали графики на приколотом листе. Розен, насупившись, спросил:

– Курсовой?

– Да нет, это графическое интегрирование. Скорость вращения через скорость ползуна посчитал, графически моменты инерции высчитал, необходимый момент трения ясен. Сижу, для заводчан табличку пишу, чтобы удобней было регулировать усилие прижима ленточного тормоза.

Гарри Моисеевич опасливо поинтересовался:

– А ты откуда всё это знаешь?

– Так Вы тоже знаете, это ж ТММ, 3-й курс, графическое интегрирование.

Миньков повернулся к Розену.

– Слушай, я не помню, нам что, тоже это читали?

Розен вздохнул.

– Ну, раз говорит, наверняка читали. Ладно, заканчивай.

***

Вскоре я попал в переделку, которая, как я думаю, заставила задуматься Григория Дмитриевича о том, на кой хрен он взял на работу этого типа, в смысле меня.

В 1973 году 23 февраля было днём праздничным – День Советской армии, но рабочим. По окончании рабочего дня, добравшись до района, где располагалось наше Технилище, я, как обычно, перекусил в пельменной на Фридриха Энгельса, дотопал до родного вуза, шарахаясь от вороньего бомбометания подле военно-исторического архива, сбросил свою одежонку в гардеробе, стоял, трепался с пацанами перед занятиями. Подвалил однокашник наш Лёнька Райский, весь растрёпанный, явно не в себе.

– Всё, заканчиваем, сегодня на занятия не идём.

– Чего вдруг?

– Странный вопрос, вы мужики или где? Всё ж таки 23-е февраля, это,