небольшое, нашего содержания начальник не соглашался, ссылаясь на нашу ещё не достаточную квалификацию, отсутствие ставок, отсутствие финансов и отсутствие совести у нас. В ходе беседы Пал Иваныч поинтересовался:

– Ну и какую зарплату вам предложили?

– Сто десять рублей и премия как у нас.

– Ну, премия то ли будет, то ли нет.

– Так и у нас так же.

– Ну, мы-то всегда платим, есть план – есть премия.

– Так и у них есть план – есть премия, а когда плана нет, меняют руководство.

Разговор на тему смены руководства явно Пал Иванычу не понравился, и он переменил тему:

– Ну и чего вы из-за двадцатки место будете менять? Да хлопот больше, чем денег.

Такой разговор не понравился уже Саньке, он насупился, исподлобья поглядел на нашего молодого начальника и произнёс:

– А скостерить с Вас двадцатку – поди, не обрадуетесь.

Меня стал разбирать смех, я понял, что, если сейчас наша беседа не прекратится, начну ржать как жеребец, но Пал Иванычу такой оборот не понравился, он подмахнул наши заявления, заставив отработать положенный по закону месяц.

Куда деваться – отработали, а попрощались нормально, мужик он был хороший и как начальник мне нравился. Через тринадцать лет, когда я стал начальником аналогичного отдела, он был директором ВПТИ Тяжмаш и выручил меня, помог спасти план в моём отделе, который завалил предыдущий его начальник.

В начале последней декады декабря семьдесят первого года я приступил к работе в техотделе завода «Новь». Завод являлся структурным подразделением большого научно-производственного объединения, преимущественно занимавшегося оборонной тематикой.

Отработали неделю, а тут и новый 1972 год подкатил, через неделю я принёс справку на экзаменационный отпуск и убыл на сдачу экзаменов.

За время учёбы в институте я сменил три места работы, справки эти, как правило, радости у моих руководителей не вызывали, но и ни разу не было никаких проблем – dura lex sed lex.

В отделе работало человек шестьдесят, из них примерно двадцать конструкторов, технологи-литейщики, технологи-сварщики, технологи по переработке пластмасс и по бог знает чему, ну и, конечно, нормировщики и три-четыре металлодевки, так в промышленности называли металловедов – как правило, металловедами были женщины.

Были небольшие отличия в организации самого процесса проектирования: в ВПТИ мы чертили на ватмане, с ватмана в отделе копирования делали копии на кальке, с которых затем печатали чертежи. На заводе мы чертили на прозрачной кальке, с которой сразу делали чертежи. Не знаю, из каких соображений, может быть, из экономии, не нужен был промежуточный этап калькирования, но для конструктора это не подарок, работать на ватмане лучше и для глаз, и тактильно.

Преимущественно проектировали штампы для изготовления элементов электрических контактов приборов и соединений. У оснастки этой была своя специфика – малые размеры, но в целом больших проблем при проектировании это не вызывало. Проблемы возникли месяца через три, когда штампы мои пошли в изготовление.

В Тяжмаше всё, что мы проектировали, проходило жёсткий контроль, контролёр проверял за нами каждый размер, каждый допуск, пересчитывал технологию, смотрел правильность выбора материала отдельных деталей, чистоту их обработки, назначенную твёрдость поверхностей, и если огрехов было много, вызывал нас и возил мордой по чертежам, чтобы у нас в мозгах что-нибудь откладывалось, а если огрехов было немного и они не имели принципиальный характер, не запариваясь, исправлял сам, даже не сообщая нам об этом. В итоге мы были озабочены тем, чтобы не делать ошибки, но… сказать по совести, не очень заморачивались, знали, что тыл надёжно прикрыт.

Но на заводе контролёров этих не было вообще. Когда меня вызвали первый раз в цех, я шёл с лёгкой душой: что там могли предъявить эти чахлые слесаришки такому большому конструктору? В цехе меня ждала приятная неожиданность: я увидел своего одногруппника Борю Илькина, стоящего в группе поджидающих меня слесарей. Улыбаясь, он протянул мне руку:

– Здорово, а я смотрю на чертежах – А. Рейн, думаю, неужто ты? Точно ты. Давно ты к нам в техотдел устроился?

– Да месяца три уже.

– Ну, хорошо. Знакомьтесь, мужики, однокашник мой, в институте учимся вместе.

Познакомились, стали разбираться с причиной вызова, глянув, я охренел, если не сказать хуже, – накосячил я дико. Верхняя и нижняя плиты штампа, в котором надо было штамповать деталь, изображённую на чертеже, были изготовлены, но отштамповать её в этом штампе было невозможно. Как я такое нарисовал, я сам понять не мог. Деталь была довольно габаритной относительно тех, на какие мне приходилось проектировать оснастку в последнее время, при штамповке её заготовку надо было несколько раз переместить в штампе, каждый раз позиционируя на упоры, да вот только плиту я по привычке взял очень маленькую и разместить их было на ней негде. Немного покумекав, я понял, что положение, в которое я угодил благодаря собственному наплевательскому отношению, не критично, всё можно было исправить малыми силами: надо прикрепить к плите штампа кронштейн, по которому можно будет перемещать заготовку, и при этом на нём же разместить необходимые упоры. Сообразив это, я сказал:

– Да ерунда, сейчас всё исправлю, – и объяснил, что я предполагаю сделать.

Но всё оказалось сложнее, чем я предполагал, и один из мужиков это растолковал:

– Да, это ты толково придумал, только быстро не выйдет и не так просто.

– А почему?

– Да порядок у нас такой. Штамп уже практически готов, чтобы внести исправления, надо его частично разобрать, это, по сути, пустяки, но по действующему порядку техотдел должен отозвать чертежи, чтобы внести исправления, а это значит, что в чертежах ошибка. Дело не только в тебе, так-то с тебя резанули бы квартальную, может быть, даже не целиком, но чертежи-то отдел пропустил, оснастка ушла в изготовление с ошибкой, а это уже весь отдел накажут, у нас же соцсоревнование между подразделениями, тебе житья в отделе полгода не будет, бабы ваши тебя разжуют и выплюнут.

Вот тут-то я понял, что игрушки кончились, большому советскому конструктору скоро ввалят ума через задние ворота – поделом вору и мука, но то, что я подставляю отдел, только начав работать, прибило меня напрочь. В разговор включился Борька:

– Ладно, мужики, это всё ж кореш мой, давайте сделаем так: я с мастером договорюсь – штамп себе возьму в работу. Ты, Алек, дуй в отдел, быстренько нарисуй всё, что надо изготовить и доработать, по-тихому, никому не сообщая, доработаем и сдадим. Сверять-то кто его будет? – повернувшись ко мне, он произнёс: – Ну что стоишь? Мухой в отдел.

Я метнулся в отдел, нарисовал все детали кронштейна, которые надо было изготовить дополнительно, и необходимые доработки