Пока несут завтрак, решаю пройтись к пруду. Вчера в потемках ничего было не разглядеть, интересно стало, как там при дневном свете.

И совсем если честно, хочется заново пережить те ощущения, которые вызвал во мне поцелуй Данилевского. Пускай и без Цефея. Хотя без него, конечно, не то. Без Данилевского.

Уголок оказывается в самом деле очаровательным — пруд, живая изгородь, стриженые аккуратные кустарники. Вот только… Что это?

Подхожу ближе. У пруда под изгородью стоит высокая подставка, на которую обычно ставят вазоны с цветами. Только сейчас на ней не вазон, а корзинка. Небольшая плетеная корзинка, ручка красиво перевязана белой лентой, а в корзинке малина. Крупная, спелая. И большой персик.

Ну хоть перепелку не стал туда совать, я их вчера объелась, этих перепелок. Зато визитку вложил. Дрожащими пальцами беру визитку.

«Данилевский Давид Давидович»

Номер телефона, электронная почта. Переворачиваю.

«Я надеялся, что ты сюда придешь. Доброе утро, Марта!»

Подношу визитку к губам, поспешно целую размашистые буквы и прячу визитку в карман. Внимательно осматриваю небосклон — вчера Давид показывал вон туда в сторону изгороди, точно. И что это значит?

А то, что корзинка с малиной стоит на том самом месте, где Цефей был в своем пике.

Краснею, достаю визитку и еще раз десять перечитываю записку мужа. Какой у него красивый почерк, оказывается! Хотя чему удивляться, какой бы из него был палеограф, если бы он как курица лапой писал? Как я, например…

Пробую одну ягоду — сладкая. Если бы Давид был здесь, я бы его тоже угостила.

Представляю, как он берет у меня из рук малину, одними губами, а потом облизывает пальцы, и чуть не роняю корзинку. Лучше вернуться, к тому же хочется поблагодарить Давида за внимание.

В беседке уже накрыт стол, и я чувствую, что проголодалась.

— Чай или кофе? — спрашивает девушка, чье имя я не помню…

Не помню, но знаю, потому что на груди у нее приколот бейджик с именем: Зарета, горничная.

— А это откуда? — показываю на бейджик.

— Это хозяин распорядился, — отвечает Зарета, — так вам легче будет всех запомнить.

Щедро посыпаю творог малиной из корзинки, завожу в телефонную книгу номер Данилевского и подписываю «Давид». Хотела написать муж, но в последний момент передумала.

Все же, он не совсем муж. Потому что брак у нас тоже не совсем брак. Если что, потом переименую. И когда представляю это «если что», снова невольно краснею.

Как же сложно с этими мужьями…

Делаю фото и отправляю Данилевскому. Он в сети, просматривает сообщение практически сразу. И следом раздается звонок.

— Проснулась? А где мое селфи с персиком?

— Здравствуй, Давид, — даже не скрываю, как рада слышать его голос, — да, я завтракаю. Прогулялась к пруду и нашла твой подарок.

— Что ты, Марта, разве это подарок? Это просто знак внимания.

— Зато очень вкусный знак!

Он на миг замирает. Я даже дыхания не слышу.

— Я подумал, что ты захочешь прийти туда с утра.

— Ты угадал! Мне стало жутко интересно увидеть, как выглядит черная дыра днем.

Мы с ним молчим. И мне даже молчать с ним нравится.

— Почему ты не сказал, что уедешь?

— Я не знал, мне позвонили очень рано, и мне было жаль тебя будить.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​— Я не слышала гул. Ты очень рано улетел?

— Если ты про Звезду Смерти, то я ее не брал. Меня отвезли машиной на самолет.

Не могу решиться спросить, куда он улетел. Мне все кажется, что я не имею права интересоваться его делами. Но я знаю, что ему будет точно приятно увидеть. И услышать.

Делаю селфи, поднеся персик к губам, и отправляю в мессенджере.

— Давид, — говорю затем чуть ли не шепотом, — возвращайся скорее.

И у меня в легких заканчивается воздух.

Глава 18-1

После нашего разговора с Давидом настроение делается легким и воздушным. Я сама бы сейчас взлетела, если бы умела! Чувствую себя воздушным шариком, ярким и праздничным.

Вспоминаю каждое сказанное им слово, вспоминаю его дыхание в динамике. А как он сказал, что ему не хотелось меня будить? Как будто он со мной рядом лежал и не хотел…

Закрываю глаза, представляю себя с Давидом в одной постели, и по венам будто пропускают электрический ток. Это же как приятно, наверное, лежать у него на плече, когда он поглаживает мои волосы — точно как бабуля ночью. Пропускает их сквозь пальцы, и они струятся как шелк. А я утыкаюсь ему в грудь, обнимаю за шею. У него теплая кожа и твердая грудь, точно как была в моем сне у бабули…

Вздыхаю и понемногу спускаюсь с небес на землю сдувшимся шариком.

Если бы можно было с ним только лежать! Обниматься, разговаривать. Ну ладно, целоваться. Но Данилевскому нужно большее, а я не могу. Из-за того, что он в курсе, как, где и со стопроцентной вероятностью с кем случился мой первый раз. Не могу и все.

Сколько я ни думала над тем, что произошло, получается какой-то замкнутый круг. Я уже раз сто пожалела, что обманула Росомаху, села в его машину и приехала в его дом. И столько же о том, что перепутала комнаты в его доме.

Потому как хоть Росомаха и поверил, что я одна из «массажисток» Лейлы, поначалу он точно не претендовал на мои услуги. Он вообще спать пошел, по крайней мере зевал он вполне натурально.

Когда я пришла в его комнату, Росомахи там не было. Ладно, пускай он ушел в туалет. Но когда я ложилась в постель, она была не измята, это я хорошо помню. Шелковые простыни были ровными, гладкими и прохладными, я до сих пор кожей ощущала эту прохладу.

Допустим, Росомаха аккуратист и заправляет постель перед каждым походом в туалет. Допустим, я так долго слонялась по дому в поисках еды, что он успел выспаться. Всему при желании можно найти объяснение, и все же…

Все могло быть намного хуже. Если бы меня не украл этот мерзавец Максуд, Азат выдал меня замуж за Тузара Данбекова.

Конечно, тут можно поспорить, я могла не выходить за Данбекова, а сесть в самолет и улететь домой. Но беременность мамы и долги отчима никто не отменял. Я могла дрогнуть и согласиться на брак, который никто не обещал делать ни фиктивным, ни договорным.

И тогда я никогда