В фойе, не слишком просторном, но прохладном, с ветерком из распахнутых окон, никто уже не торопился, не толкался. Поэт, писавший о Земле, как о космической побрякушке с костями, держал перед собою пальцы щепотью и доказывал сбившейся вокруг него компании:

— Проблемы пола! Фрейд… Подкорка, подкорка диктует, старик. Это гениально! Надо бы выпить. — Скачков увидел Владика Серебрякова с рослой белокурой девушкой и обрадовался ему, как родному.

— Ты как — отпросился? — кинулся к нему Владик. — А я удрал. Попадет, наверное. Ну да как-нибудь…

«Вот оно! — подумалось Скачкову. — Комов с Суховым уже приучили команду к мелким нарушениям режима. Даже дисциплинированный Владик спокойно удирает с базы и не видит в этом большого греха!»

Кто-то взял Скачкова за руку, он обернулся и узнал Брагина.

— Понравилось? — спросил тихонько журналист.

— Да так… — Скачков неопределенно покрутил пятерней.

Незаметно для окружающих Брагин сильно сжал ему локоть.

— Я в такие минуты вспоминаю нашу «Балладу о солдате». Вот уж, действительно… Ну, вы домой?

— Нет, нет! — вмешалась Валерия и взяла Скачкова за руку, словно боясь, что его уведут. — У нас мероприятие. Клавдия, держи его.

Звонарев носился по фойе, организуя своих.

— Владик, Геш, ни с места! — крикнул он издали. — Девы, на вашу ответственность.

— Едем, Геш, съездим, — уговаривал Серебряков. — Часик посидим, а потом в такси и — к отбою. Идет?

Мимо них, заставив всех посторониться, вытекла из зала и потянулась через фойе пестрая многочисленная группа. В середине Скачков узнал того, с животом, собирающегося снимать фильм о футболе без актеров. Над медленно шествующей группой порхали обрывки фраз, — ядовитых, веских, многозначительных, — всяких.

Непостижимо быстро, на нескольких машинах, вся компания оказалась в гостях у ассистента в заношенных джинсах. Пощипывая бородку, хозяин квартиры похвалился новенькими рыжими лаптями, висевшими на стене, как украшение.

— Настоящие, лыковые. — Он приподнял темные очки и, удовлетворенно щурясь, дал в лапти крепкого щелчка. — Стоимость фантастическая. Зато — модерн!

В узеньком простенке висел лист картона, замазанный серой краской. Наискосок по серому фону тянулась красная линия, размываясь у самого края. «Безнадежность», — издали прочел Скачков.

— Гениально, не правда ли? — услышал он близко от себя голос Алисы и удивился: только что на этом самом месте рядом с ним стояла Клавдия. Когда она успела исчезнуть?

Сняв с языка крупинку табака, Алиса горящей сигаретой показала на незаконченное движение красной линии.

— Как передается настроение — верно? Но идемте в ту комнату, все толковое у него там.

Другая комната оказалась совершенно пустой, у стены, стояла широкая, покрытая пестрым пледом оттоманка, над ней, на голой стене, картина без рамки. Алиса опустилась на оттоманку и мужским движением закинула ногу на ногу.

— Ну… как вам? — спросила она, выдувая дым и указывая сигаретой на картину.

Скачков склонил голову сначала к одному плечу, затем к другому. Опять серый фон и на нем простой кладбищенский крест. Ни черта не понять.

— А вы отойдите… отойдите на два шага, — подсказывала Алиса и щурилась, закидывала голову, тоже разглядывая Скачкова, как некое произведение.

С расстояния, действительно, крест на картине исчез, а вместо него проступило изображение женского живота.

— Ну? Правда, гениально?

— Ловко, черт! — Скачков скоблил затылок.

— Садитесь, — Алиса хлопнула по оттоманке рядом с собой. — Я давно наблюдаю за вами. У вас фотогеничное лицо. Вы не хотели бы сделать карьеру в кино? Футбол, как я слышала, для вас скоро кончится.

— В кино сейчас, — Скачков усмехнулся, — нужны фотогеничные ноги. Одни ноги снимают.

— А! Вы уже знаете? Кстати, режиссер вами очень интересуется.

Через папироску Алиса бойко, с каким-то пониманием наблюдала за смущением Скачкова.

Разглядывая носки штиблет, Скачков сказал:

— Сначала ему мешают актеры, потом может мяч помешать. Ведь вся заваруха на поле из-за мяча. Двадцать два мужика и всего один мячик.

Подняв подрисованные брови, Алиса выслушала его, подумала и оценила.

— А что? Это, знаете, мысль. Футбол без мяча. Правда, Антониони уже снял так теннис. Но-о… Хотите, я познакомлю вас с кем надо?

Чье-то суматошное лицо сунулось в комнату, изумилось, затем с понимающим видом исчезло, хорошенько затворив дверь. Черт знает… что они там подумали? Скачков вскочил.

— Геннадий, — проговорила Алиса изумленно, — не будьте же ребенком!

Невежливо отвернувшись, он зашагал к захлопнутым дверям. В нем поднималась злость на Клавдию. Что, в самом деле, за дурацкая манера привести и бросить? Все, достаточно! Если ей тут интересно — пожалуйста. У него свои заботы: добраться поскорей до базы и хорошенько выспаться. Иначе завтра на тренировке не выдержишь и третьего круга. Впрочем, кто его здесь поймет?

На лестничной площадке Скачкова ослепил яркий высокий свет. Он увидел Клавдию и мужчину, поклонившегося им в зале. Клавдия стояла с опущенной головой, мужчина что-то доказывал ей с пьяной настойчивостью.

На улице Скачков быстро остановил машину и сел прямо, как судья. Сдерживало его присутствие шофера.

— Молчи, молчи! — уговаривала Клавдия, пытаясь завладеть его рукой. Он упрямо вырывал руку и отодвигался.

Домой они поднялись в лифте, Клавдия открыла дверь своим ключом. Из кухни появилась Софья Казимировна с шалью на плечах, увидела Скачкова и с недовольным видом скрылась.

На женской половине Скачкову показалось душновато, он подошел к окну и шире растворил форточку. Клавдия, поводив рукой, проверила, не дует ли на ребенка. Маришка спала в кроватке, обняв большую куклу с бессонно вытаращенными глазами. Скачков разглядел, что на голове куклы не осталось ни одного волоска.

— Чего она такая лысая?

Это были его первые слова с того момента, когда они сели в машину. Клавдия рассмеялась — негромко, с видимым облегчением:

— Маришка взяла ее с собой купаться!

Вздернув рукав, Скачков посмотрел на часы.

— Пошел?

— Да. И так опоздал.

— О, господи! — Клавдия тихо обняла его, положила голову на плечо. — Все-то у нас с тобой не как у людей. Когда улетаете?

— Скоро. Двадцатого.

Он не мог забыть, с каким виноватым видом стояла Клавдия на лестничной площадке перед тем… пьяным. Ташист, пятнами рисует. Надо бы добавить ему пару пятен на физиономию. А впрочем, хорошо, что обошлось без скандала. Не хватало еще!

— Не сердись, Геш. Я знаю, ты думаешь… А, чего сейчас об этом! Ты хоть день-то проведешь с нами, когда полетишь?

— Видно будет.

Но гнев его пошел на убыль.

— Ладно, — сказал он. — Побежал. А то поздно.

На кухне Софья Казимировна, кутаясь в шаль, по-прежнему колдовала над разложенными по всему столу картами. Проводив Скачкова до лестницы, Клавдия сказала:

— Маришка все спрашивает, когда вы в зоопарк пойдете.

— Сходим! — крикнул он, сбегая вниз. — Обязательно.

Прислушиваясь к замирающим шагам, Клавдия стояла до тех пор, пока внизу не бухнула дверь.