— Тебе, Геш, повезло, я имею в виду — в спорте. Ты и рано играть начал, и заметили тебя быстро, и в большом футболе ты — не последняя спица в колесе.

Скачков неожиданно расхохотался — вспомнил свой первый горький матч в «основе».

— Зато как я начинал! Вот была игрушка, Сергей Александрович, — вспомнить тошно. Хуже, чем я, сыграть невозможно. Тут рекорд мой, и никому до меня не дотянуться. Как я тогда ползал! Легче умереть!

— А Яшин? — воскликнул Брагин, словно обрадовавшись подтверждению своей теории. — Ты разве не знаешь, как начинал Яшин? Зато — потом! Нет, Геша, прав ваш Степаныч: футбол все больше становится интеллектуальным видом спорта. Я понимаю старика и поддержу его, чем смогу. Матч — это спектакль, взрыв вдохновения. Только так! И повторить его таким, каким он был, уже не удастся. Он может получиться лучше, может хуже, но — таким? Вспомни, как наши выиграли у Венгрии в Лондоне. Вспомни!

— Зато как просадили Уругваю в Мексике! И тоже в четвертьфинале.

— Так я тебе об этом и толкую! Мяч круглый, поле ровное. Вверх-вниз… Там — вдохновение, экстаз, настрой, тут, — он подумал и расстроился, махнул рукой: — Обидно, черт. Могли их сделать запросто. Даже должны были! Но… — и он забарабанил пальцами, стал смотреть в окно.

«Должны были!..» Скачков потаенно усмехнулся и стал рассматривать ладони. Ему не хотелось, чтобы журналист заметил его скептическую усмешку. Впрочем, уж кто-кто, а Брагин-то знал, что в спорте не годятся все эти заранее спланированные «должны» и «обязаны». Победа каждый раз добывается с бою. Любой соперник, как бы он ни был слаб, выбегает на поле для борьбы. Нет и не было команды, которая выходила бы на матч, заранее намереваясь его проиграть. Конечно, в спорте так уж заведено, что кто-то обязательно становится побежденным. Но каждый, кто готовился к поединку, выбегает из раздевалки с надеждой на победу, и ради победы он выложится весь, без остатка, потому что в футболе помимо твердых правил игры, которые соблюдают судьи на всех стадионах мира, существуют еще правила неписаные, а они куда тверже писаных, эти правила требуют от спортсменов отдать за полтора часа игры на поле все, чему он научился за свою жизнь, и сделать честно, с полною самоотдачей, выложиться до конца. Кстати, по этим неписаным правилам футболист обязан жить и вне поля, и значение их возрастает еще и потому, что судьей тут обязан быть только сам спортсмен.

Тогда, в электричке, после долгого молчания, журналист спросил вдруг о Комове. Что было ему ответить? Скачков замялся. Да, Брагин правильно подметил нездоровую обстановку в команде. Долгое «господство бояр» сказывалось все заметнее, особенно на молодых ребятах. Люди, подобные Комову, привыкли идти по жизни с нахальной напористостью и там, куда они попадают, вокруг них, как вокруг торпеды, закипает злая вода — начинает клубиться целый рой приспешников и подлипал.

— А что Степаныч? — спросил Брагин.

Скачков уклончиво пожал плечами. Терпит. Но ясное дело, что терпение его не безгранично, когда-нибудь оно непременно лопнет — обязано лопнуть!

Интересно они тогда поговорили!

В городе Звонарев, опытный автомобилист, уверенно и без остановок проскакивал перекрестки на зеленый свет. Лишь перед самой редакцией он неожиданно замешкался и на висячем светофоре выскочило желтое пятно. От резкого торможения Скачков с Клавдией сунулись вперед.

— Ого! — сказал Скачков. — Тормоза сорвешь.

Рядом, замедляя ход, остановилось такси, шофер рассеянно глянул вбок, отвернулся, затем вдруг почти лицо в лицо уставился на Скачкова, — узнал. Машины подходили и запруживали улицу. Перед светофором разразилась вакханалия: закрякали клаксоны, из машин стали высовываться головы. Милиционер, нахмурясь, зорко глянул со своего места и, тоже узнав Скачкова, смягчился: дал зеленый свет и взял под козырек.

Пропустив пяток сигналивших машин, Звонарев резко развернулся и осадил у подъезда редакции.

— Давай, Геш, топай. Мы подождем.

— Неудобно… — замялся Скачков, вылезая.

В редакции было пустовато, по-вечернему покинуто. Где-то в конце коридора одиноко, как кукушка в лесу, постукивала машинка. В первой же редакционной комнате, куда Скачков, робея, просунул голову, он с удивлением увидел группу людей, глубокомысленно обступивших шахматную доску. Узнав его, оживились и вызвались проводить.

— О-о, вот сюрприз! — Журналист протянул навстречу обе руки. — А я собирался на базу ехать. Тебе передали? Ну и прекрасно! Мы сейчас с тобой займемся делом.

За столом он расставил локти и долго, раздумчиво соединял концы пальцев — один в один. Перед ним лежала целая груда исписанных и перечеркнутых страниц.

— Слушай, Геш, что это вы там затеваете? Только честно. Со мной-то финтить незачем.

— Кто затевает? — глаза Скачкова смотрели ясно. — Никто ничего не затевает.

Журналист огорчился.

— Ох уж эти мне… — и он скороговоркой выругался.

Не отзываясь на намеки журналиста, Скачков хотел, чтобы тот сам заговорил. Да и стоило ли вообще об этом говорить? В том, что затея Комова не пройдет, «не проскочит», как сказал бы Звонарев, он не сомневался. Какой же дурак станет менять в такой момент тренера? А после Вены… А после Вены, если только повезет и «Локомотив» урвет свою желанную ничью, тогда попробуй тронь Степаныча!

Проигрывал пока что Кома, безнадежно проигрывал…

Журналисту, однако, было известно многое, о чем на базе и не догадывались. Подстрекаемые Рытвиным, шевелились деятели из спорткомитета, ввязывалось понемногу разнообразное начальство, опекавшее «свою» команду: начальник локомотивного депо, руководитель службы движения. Дело явно шло к «чистилищу». Журналиста возмущала вся эта нездоровая, искусственно нагнетаемая обстановка. Кому-от нее польза? Вместо того, чтобы готовиться, вместо спокойных тренировок, извольте вот…

— Дурачье! — кипятился Брагин, бросая на бумаги карандаш. — Или они Комова хотят вернуть в команду?

— Мертвое дело, — сказал Скачков. — Пробовал уже.

— Тогда тем более!

Скачкова он хотел увидеть вот зачем.

— У меня одна идейка, понимаешь? По-моему, она все поставит на свои места. Должна поставить! Ползи-ка сюда ближе.

Дергая исписанные страницы, он невнимательно пробегал их глазами.

— Ты понимаешь, эта бесконечная тренерская чехарда всем надоела. Может ли работать тренер, если он чувствует себя, как на гвоздях? Команда же не делается в один день, в один месяц. Даже в сезон! Так вот поди ж ты… К тому же пора сказать, что команда создавалась не для Рытвина и иже с ним. Настоящие ее хозяева — вон, вся дорога, весь город, даже область!

Собирая и подравнивая страницы, он попросил:

— Мне тут кое-что уточнить надо. Хотел к Степанычу, да из него, сам знаешь, слова клещами тянешь… Ты как — никуда не