Хорошенькое дело — не торопишься! Спохватившись, Скачков представил, как закипает Клавдия в машине и поминутно вздергивает рукав над часиками. Звонарев с Валерией, конечно, терпеливо успокаивают ее…

— Да в общем-то… — замялся он. — Я в общем-то… это самое… по делу заскочил.

— Это же пара пустяков! — воскликнул Брагин, узнав, что привело Скачкова в редакцию. — И правильно сделал. Идем, я познакомлю тебя с редактором. Болельщик и персонально твой поклонник. Пошли, пошли, сейчас мы все устроим.

В редакторском кабинете за обширным, заваленным бумагами столом, сидел человек в рубашке с закатанными рукавами и, свесив волосы, увлеченно писал. Пиджак висел на спинке стула. Подняв голову на вошедших, редактор удивленно отвалился на спинку стула.

— Ну, знаете… — проговорил он, снимая очки. — Тронут. Здравствуйте и садитесь. Садитесь, пожалуйста. Вот сюда. Сергей Александрович, может быть, нам кофе организовать? Ведь вам можно кофе? — обратился он к Скачкову.

Не присаживаясь, Брагин объявил, что сейчас не до кофе.

Редактор заставил обоих опуститься на стулья. — Я вам должен кое-что показать.

Приподняв со стола несколько бумаг, он стал что-то отыскивать на свежем оттиске газетной полосы. Брагин, привстав, смотрел что он там такое ищет.

— Вот! В «Советском спорте» дискутируется вопрос о запрещении переходов, то есть кочевании хулиганов из команды в команду. Выгонят в одной, берут в другую. Забывают, что на спортсменов смотрят с трибун, по телевидению и — учатся. Да, учатся, берут пример. Спортсмен должен воспитывать трибуны… Вот, перепечатываем, даем в номер.

Скачков представил, что сейчас происходит в ожидающей его машине, и завозился. Брагин незаметно надавил ему на колено.

— И еще… — бормотал редактор, быстро просматривая оттиск. — Вы же в Вену летите? Я еще думал… Это должно вас заинтересовать…

Найти ему не удалось: Брагин стремительно вскочил, вместе с ним поднялся и Скачков. Редактор отложил полосу и вышел из-за стола.

— Мне представляется, — говорил он Скачкову, двигаясь вместе с ним к двери, — у вашего тренера крепкая рука и настоящий характер. Таких, как Комов, вообще нельзя допускать на поле. Вы только подумайте, сломал! И кого? Полетаева! А кого теперь вместо него ставить в сборную? Отборочные игры на носу. Мы можем проиграть даже в группе. Не хватит ли позора? С самого Мельбурна не можем пробиться в финальную пульку. Это после медалей-то! — Он внушительно поднял палец. — После зо-ло-та!

Горячность его забавляла Брагина и он, берясь за ручку двери, снисходительно напомнил:

— А кубок в Париже? А четвертое место в Лондоне?

И распахнул дверь.

— Да, да! — загорелся редактор и, отстранив Брагина, снова захлопнул дверь. — Все это — да! Но — Мельбурн! Когда же мы снова поднимемся на первую ступеньку? На пер-вую!

Нескладный, с бледными худосочными руками, он уставился на своих собеседников.

Журналист нашел момент подходящий и спокойно спросил: собирается ли он сегодня пойти на просмотр?

— Какой просмотр! — ужаснулся редактор и бросился к столу. — У меня еще передовая не готова.

— Тогда вашими местами мы распорядимся по-своему, — заявил Брагин и вывел Скачкова из кабинета. — Вот тебе мой пропуск — держи. Я немного задержусь. Вы ведь вдвоем идете?

— В общем-то, да… Она там, в машине.

— Как — в машине? — удивился журналист. — Здесь, возле редакции? Что же ты молчал, растяпа? А мы… Это моя вина, я тебя заговорил. Пошли, надо извиниться, — неудобно.

Обходительный Брагин очаровал Клавдию. Опоздание Скачкова было прощено, забыто.

— Ах, Геша!.. — вздохнула она, снова забирая его руку.

Покуда журналист любезно рассыпался перед Клавдией, Звонарев сумел вставить, что читал статью о грубости на футбольном поле и совершенно согласен с автором: хулиганам не место в спорте. На похвалу Брагин отозвался сдержанным поклоном. Скачков, пока ехали от редакции, припомнил, когда Клавдия прямо с базы затащила его в гости, Звонарев кипел, доказывая, что без Комова команду ждет в Вене сокрушительный разгром.

— О чем задумался, Геш? — шепотом спросила Клавдия, глядя ему в лицо.

— Так… — Скачков поморщился.

— Шепчетесь? — Звонарев обернулся, блеснул глазами. — Я что хотел спросить, Геш. Как ты считаешь, можно упереться всей командой и не пропустить ни одного мяча?

— Это о Вене?

— Ну да. Ведь вам достаточно ничьей. Помнишь, в Мельбурне наши играли с Индонезией? Ноль-ноль.

«Да, ничья, ничья… Все на это надеются. А вдруг гол? Один-то может и дуриком залететь. Переигровка. А если еще один?» Но нет, об этом не хотелось и думать.

Сбавив ход, Звонарев стал искать место, где поставить машину. Возле телестудии по обе стороны дороги плотно, впритык одна к другой, стояли присмиревшие «Москвичи» и «Запорожцы». Аристократически выделялись две или три новенькие «Волги».

— Народу-то, а? — Звонарев, запирая машину, кивнул на толпу у входа.

С зеркальцем в руке Валерия крутила вокруг носа пуховкой. Клавдия поправляла на ее спине волну расчесанных волос.

Пробираясь сквозь толчею к входным дверям, Скачков и все, кто был с ним рядом, улавливали позади завистливое перешептывание: «Смотри, Скачков! Где?.. Да вон, вон… Он что, женат? А это кто с ним? Стремясь поскорее скрыться с глаз. Скачков невежливо толкался. Наконец оказались в высоком спокойном вестибюле. Женщины, блестя глазами, поправляли прически. Валерия держалась здесь уверенно, как человек свой, близкий к посвящению, Клавдия, уступая ей первенство, добровольно обрекала себя на подчинение.

В зал они пошли в сопровождении встретившего их ассистента оператора: бородка, темные очки, джинсы в обтяжку и заношены до седины. Ассистент шел впереди с Валерией, они о чем-то переговаривались.

В небольшом, со всех сторон закупоренном зале было мрачновато от приглушенного света. В ожидании начала царил пристойный ровный гул, кое-где мелькали газеты, — становилось душновато. Звонарев с порога заметил своих, помахал рукой и стал пробираться по ряду, бесцеремонно наступая на ноги.

— Братцы, — известил он на ходу, — места нам обеспечены!

Скачков узнал тех, с кем приходилось встречаться в компаниях. По привычке сравнивать Скачков мысленно ставил их на зеленое поле и создавал им ситуацию, вроде той, что получилась в Хельсинки, на первой для советских футболистов Олимпиаде, когда они проигрывали Югославии со счетом 1:4. Это был разгром, позор и катастрофа, но парни совершили чудо и свели игру вничью 5:5. Такие встречи не забудутся, они помнятся, как подвиг. Пусть это только спорт, футбол, как бы воскресная забава на зеленом поле перед скоплением трибун, но каждый, кто просовывает голову в футболку, знает, помнит и никогда не забудет о Голгофе киевских динамовцев, сыгравших свой последний смертный матч на стадионе оккупированного Киева. В тот знаменитый день одиннадцать парней вышли на поле и на глазах у всех, кто наблюдал за ними, за их игрой, за их самоубийственным порывом, разнесли команду оккупантов. Они в том