Боярышня попробовала подбодрить себя тем, что она великий человек, раз её противник сам папа римский, но вышло неубедительно и она все так же мысленно противопоставила ему православных владык. Пусть они держат оборону, а не она.

Настроение поднялось и мысль боярышни побежала дальше. С Великим князем литовским и королем польским Казимиром пусть разбирается Иван Васильевич, Олехно Судимонтовича надо оставить боярам из московского посольства, Борецкую же… А вот с Марфой Семёновной и её подручными можно пободаться на поле общественного мнения!

Увлекшись, Дуня по старой привычке мусолила кончик косы, наматывая его на палец, заглаживая до блеска и разматывая. Ей было боязно влезать в свару против Борецкой, тем более со стороны Дуни оружием будет только слово и, быть может, кисти с красками, но её «слово» будет сильней, красочнее, душевнее. В этом боярышня была уверена. До честной боярыни, умеющей справедливо и грамотно управлять домом и хозяйством, ей ещё далеко, но никто не сравнится с ней умением вдохновлять и рисовать.

— Никто, — вслух произнесла Дуня.

— Дунечка, ты чего? — взволновано спросила Мотя.

Евдокия выпрямилась, нахмурила лоб и решительно произнесла:

— Устройство торга для нас наиважнейшая задача и дело не только в сочувствии нашим мастерам. Надо ткнуть совет господ носом, что в Москве есть много новых товаров. И иноземцам показать, что наши товары сравнимы с открытием золотоносного рудника. Увеличение торгового оборота для нас жизненно необходимо. Именно эта статья дохода должна стать основной для княжества.

Мотя потрясенно раскрыла глаза, повторяя Дунины слова и вникая в их смысл. Она даже по примеру подруги рубанула рукой при словах «ткнуть носом», провела ладонью по горлу, когда повторила «жизненно необходимо» и пристукнула кулачком в ладонь, говоря о статье дохода. После всего этого восхищенно посмотрела на Дуню, намереваясь сказать, как она умна, но не успела.

— Евдокия, — позвала боярыня, — ты верно всё говоришь, и я же сказала, что торг будет.

— Прости, Евпраксия Елизаровна, голова кругом идёт от того, что в Новгороде происходит, и не сразу поймешь, с чем мы можем и должны справиться, а что придётся оставить другим.

— Ох, права ты, девочка моя — расстроено согласилась Кошкина.

— Так вот, помимо торга надо сделать кое-что ещё. Я поведаю людям сказ про Борецкую, — торжественно объявила она.

— Сказ? Ты что-то знаешь про неё?

Дуня смутилась:

— Это будет не рассказ о Марфе Семеновне, а шутливое повествование об одной жадной и упёртой боярыне, оставшейся в результате у разбитого корыта.

Кошкина с сомнением посмотрела на подопечную и с горечью ответила:

— Запрещаю. Невместно тебе народ развлекать сказками.

— Зачем же самой сказывать сказки? Пусть это делают скоморохи.

— Обманут они тебя, — уверено сказала боярыня.

— Разве за обман некому будет спросить? — удивленно спросила Евдокия и боярыня со вздохом признала, что княжьи (Ивана Васильевича) люди спросят, да и брат поможет, коли что. Но князю не понравится, что Доронина связалась со скоморохами. И все же Кошкина ответила:

— Хорошо. Будут тебе скоморошья ватажка.

— Пять ватажек! Чтобы выступления шли по всему городу одновременно во всех пяти концах!

— Коли найдется пять, то всех позовут, — приподняв брови, всё же согласилась Евпраксия Елизаровна.

Дуня подскочила к боярыне и звонко чмокнула её в щёку, а та напомнила:

— Иди, обскажи нашим людям, что мы про торг надумали, чтобы не волновались. Да напомни им, что ежели сами захотят торговать, то за въезд в город четыре доли от стоимости товара возьмут, а потом ещё место поискать придётся, да ежедневно платить. Мест немного, а при повышенном спросе цена за него возрастет. За торг вне города с каждой телеги одну-две вещи возьмут, так что пусть заранее обдумают этот налог.

— Я всё обскажу, — встрепенулась Мотя. — Ещё скажу нашим, чтобы новгородских коробейников не гнали, что на наш торг придут. С них можно по полкопеечке взять за торговлю у нас.

— Молодец, Матрёна! Лука Мефодьевич за Дунины деньги знатную площадку обустроил, так что хотя бы часть возвернуть, и то прибыток.

Дуня пожала плечами, показывая, что не обеднела от тех вложений. Вот бильярдный стол обошелся ей как тридцать таких площадок, а площадка… разровняли землю за копейки, закидали настилами (десяток за копейку), прорыли канавки для отвода воды. Вот и всё: ровно и сухо. И сто метров дороги тоже в два-три, ну пять рублей встали бы. Это серьёзные деньги для одной семьи, но когда речь идет о простое сотен телег с товаром, о кормежке стольких людей, то смешно даже сравнивать

Мотя замялась, но сказала:

— Потребно для примерки тегиляев, кожаных жилетов, тёплых штанов, да и для иного бельишка примерочные палатки поставить.

— Ишь ты, примерочные палатки? — удивился боярыня. — Да где ж взять такие?

— Да хоть из плетёнок соломенных, — подключилась Дуня. —Поставить шесты, да соломой прикрыть. Всё это надо самим заготовить заранее.

— И то верно, скажи, чтобы мастерили. А коли озоровать кто станет на торге, да подглядывать, то окорот на них найдём, — кивнула Кошкина и засобиралась к выходу. — Евдокия, со двора ни ногой!

— Угу, — вяло буркнула Дуня.

Боярыня погрозила пальцем и улыбнулась, увидев, что Мотя показала на свои глаза, объясняя, что будет следить за подруженькой. Но Дуня не лукавила, обещая сидеть дома. У неё было полно дел. Она планировала начать рисовать декорации к сказке и уже обдумывала, как быстро и дешево всё сделать.

Кошкина отправилась по делам, следом тихонько выскользнула Мотя, а Евдокия стояла столбом, перескочив мыслями на переделку сказки о старухе, рыбаке и рыбке. Ей же надо вписать в сюжет боярыню и не потерять смысла сказки.

Немного из истории:

Михаил Олелькович — родственник московскому князю и литовскому. Его прадед был Ольгердом, а прапрадед Гедимином. Вот отсюда литовские корни. Сначала язычники, потом православные. Род воинов. А от себя добавлю неудачных политиков. Но в те