Борецкая долго смотрела на него, потом согласно кивнула:

— Хорошо, — вновь согласилась она и чуть подалась вперед: — Вот так всем и скажешь, когда настоятельно расспрашивать будут. Мол, правда неприглядна, вот ты и помалкивал, но раз кому-то сильно интересно…

Слова боярыни падали, как камни, а взгляд пригвождал, но старосту порадовала реакция Борецкой. Они поняли друг друга без лишних слов. Зря он опасался, что боярыня не одобрит его выбор жертвы. Единственное, ему требовались уточнения, и он едва слышно спросил:

— Попытку повторить?

— Не сейчас… — подумав, ответила нехотя, и видя вопрос в глазах Селифонтова, пояснила:

— Наш доглядчик написал, что где появляется эта маленькая боярышня, там чудные дела творятся и безумства!

— Нам это надо?

— Не знаю… может быть… довести всё до каления и тогда уже…

Боярыня не договорила, но староста показательно ударил кулаком по ладони. Лицо Марфы ожесточилось, резче обозначились носогубные складки прежде, чем она кивнула:

— Именно так, — согласилась она и даже повторила свои же слова, смакуя принятое решение: — Только так! — Боярыня с силой сжала посох и её взгляд устремился вдаль. Казалось, что она смотрит в будущее, которое выстраивает шаг за шагом своими руками, полагаясь только на себя. Сопение собеседника отвлекло её, и она коротко бросила:

— Иди, свободен.

Селифонтов поклонился чуть ниже обычного, признавая право и власть вдовы посадника, и поспешил на выход.

В душе клокотала ярость против баб. Дуры! Все идиотки от мала до велика! В такой важный момент дать шанс сделать шаг московитам! Его бы воля, он бы… Кулаки старосты сжались, но во дворе Селифонтов увидел сына Борецкой и приветливо растянул губы в улыбке:

— Дмитрий Исакович! — изображая радость, воскликнул он. — Никак с охоты? Какова добыча?

Борецкий криво усмехнулся, но дерганным движением подбородка показал на въезжавшую во двор телегу. Селифонтов ринулся к ней и увидел под полотном тушу зубра.

— Ого! Давненько этих зверюг не видали у нас! — восторженно воскликнул он и спешно повернулся к бояричу, чтобы тот увидел восхищение и даже толику зависти.

Селифонтов сам любил поохотиться, и радовался, когда видел зависть в глазах неудачников. Расчёт оказался верным и лицо Борецкого посветлело. Но поговорить не вышло, засуетились дворовые, отвлекли Дмитрия Исааковича вопросами, и Селифонтов предпочёл уйти.

Он решил немного прогуляться, послушать, что бают люди, но стоило ему пройти пару дворов, как его нагнал Тимошка и пристроился рядом.

— За московитами продолжай следить… ко мне при всех не подходи, — недовольно прошипел Селифонтов.

— Только следить?

— Скажу, когда довершить дело надо будет, а пока только следить, — раздражаясь, процедил староста.

Он в корне был несогласен с тем, что решила Борецкая. Девчонка действует с выдумкой и умеет нравиться людям. Если бы сопливый московит не разбил ей лицо, выводя из-под ножа, то все говорили бы о ней с восхищением. Но бог оказался на стороне Памфила, и его стараниями все запомнили только дурного московита и разбитое лицо боярышни.

«Позор-то какой!» — с удовольствием вспомнил свои слова Селифонтов, когда принялся объяснять произошедшее лепшим людям. Они ничего не поняли, а он им всё расписал в наилучшем виде.

Но если это отбросить, то Памфил сам готов был признать, что московская девка изящно выкрутилась из уготовленной ей ловушки! Да только ей это не поможет. Люд новгородский будет обсуждать то, что доведут до них.

И всё же надо как можно скорее убрать её с дороги. Но с Борецкой спорить бесполезно, упёрта и никого не слушает. Он понимает, что она решила дождаться, когда девчонка ярче проявит себя и после этого повязать всех новгородцев её смертью. Но уж больно скользкий тут момент…

И тут ухо старосты обожгло горячее дыхание, и он отшатнулся.

— Ты чего? Сдурел? — гаркнул он, поняв, что это Тимошка. Так и тащится за ним, да ещё жмётся, пытается что-то сказать.

— Дык, я говорю, а ты не слышишь, — обиженно возмутился он.

— Всё сказано уже, иди отседова.

— Не всё, — нервно оглядываясь, заторопился он. — Я про парня того… не сразу признал его рожу, а ведь один в один! Только тот старый был, а энтот щенок покудова.

— Не понял. Говори толком, — начал раздражаться староста.

— Сынок это того служивого, что тайну про золото узнал.

Потребовалось пара ударов сердца, чтобы Селифонтов сообразил о чем речь.

— Ах ты ж… — он чуть не задохнулся от ярости.

Его жар-птица!!! Его золотая мечта!

Да разве он связался бы с дурой Борецкой, если бы владел тем рудником? И лживый Казимирка ему не сдался со своими хитромудрыми словесами… Как же он их всех ненавидит, а вынужден терпеть! Рудник был его свободой, пропуском в райскую жизнь на земле!

Памфила аж затрясло, и он схватил Тимошку, да в морду его. Р-р-раз, ещё р-раз! Народ начал собираться.

— Ты чего? — заскулил Тимошка. — Я ж узнал его, искупил вину… — заблеял он.

Но Селифонтова остановил не Тимохин скулеж, а собравшийся народ он обвёл ненавидящим взглядом.

Все они жадные до чужого добра!

Еле угомонил поднявшуюся бурю в душе и рявкнул:

— А ну, расступись! — и пошёл, как ни в чём не бывало.

Тимошка отряхнулся и потирая скулу, побежал за ним следом.

— Я прознал, — угодливо продолжил он наушничать, — где московиты остановились.

— Да я и сам знаю, — отмахнулся староста.

— Они на постоялом дворе…

— Не у Олельковича?

— У Олельковича боярыня и княжьи люди, а это другие. Цельный отряд сегодня приехал, отдыхают.

— А парень?

— Сбежал. Звать его Гаврила Златов.

У старосты в глазах потемнело от прозвища. Это он должен был сменить отцово прозвание на Злато и тогда его