занялся аналитической работой, перелопачивал последние донесения, поступившие из закордонных резидентур, делал из них выжимку, чтобы затем подготовить еженедельную сводку для начальника управления Фриновского.

За этой работой незаметно наступил вечер, когда зазвонил телефон внутренней связи. Павел снял трубку, в ней зазвучал требовательный голос начальника ИНО ГУГБ СССР Абрама Слуцкого, он распорядился немедленно прибыть к нему в кабинет. Сложив документы в сейф, Павел поспешил выполнить указание, но у Слуцкого не задержался и вместе с ним проследовал в приемную наркома Ежова. Там их встретил начальник секретариата НКВД Яков Дейч и попросил подождать. Те несколько минут, что Павел провел в приемной, показались ему вечностью. Голова шла кругом, он не мог себе представить, зачем Генеральному комиссару госбезопасности понадобился старший лейтенант, между ними пролегала огромная служебная дистанция.

Как сквозь вату до Павла донесся голос Дейча. Не чувствуя под собой ног, он вошел в кабинет наркома и смешался. Вблизи Ежов совсем не походил на того грозного наркома, портреты которого висели в кабинетах Лубянки и на плакатах. Карликового роста и неказистой внешности, он потерялся в огромном кабинете. Такой же неказистой была и его речь — это была не речь профессионала, а скорее дилетанта в вопросах разведки и контрразведки. Павел так вспоминал о ней:

«…Вопросы, которые он (Ежов. — Примеч. авт.) касались самих элементарных для любого разведчика вещей и звучали некомпетентно. Чувствовалось, что он не знает самих основ работы с источниками информации. Более того, похоже, что его вообще не интересовали раздоры внутри организации украинских эмигрантов…»

Дальше произошло и вовсе невероятное.

«…Выслушав мое сообщение относительно предстоящих встреч с украинскими националистами, Ежов внезапно предложил, чтобы я сопровождал его в ЦК. Я был просто поражен, когда наша машина въехала в Кремль, допуск в который имел весьма ограниченный круг лиц. Мое удивление еще больше возросло после того, как Ежов объявил, что нас примет лично товарищ Сталин…»

То была первая встреча Павла Анатольевича с Вождем, и она произвела на него неизгладимое впечатление:

«…Мне было тридцать лет, но я так и не научился сдерживать свои эмоции. Я был вне себя от радости и едва верил тому, что руководитель страны захотел встретиться с рядовым работником. После того как Сталин пожал мне руку, я не мог собраться, чтобы четко ответить на его вопросы. Улыбнувшись, Сталин заметил:

— Не волнуйтесь, молодой человек. Докладывайте основные факты. В вашем распоряжении только двадцать минут.

— Товарищ Сталин, — ответил я, — для рядового члена партии встреча с вами — величайшее событие в жизни. Я понимаю, что вызван сюда по делу. Через минуту я возьму себя в руки и смогу доложить основные факты вам и товарищу Ежову» (Судоплатов П. Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы. С. 37).

Павел Анатольевич собрался с духом и приступил к докладу. В ходе него Сталин в отличие от Ежова вникал в детали, расспрашивал о положении в украинском эмигрантском движении, интересовался оценками лидеров ОУН и существующими между ними противоречиями. Павел в течение двух лет выполнявший разведывательные задания по ОУН и лично хорошо знавший Коновальца, четко доложил и в заключение сделал вывод, что главную угрозу, по его мнению, представляет Коновалец, «поскольку он активно готовился к участию в войне против нас вместе с немцами».

Сталин, внимательно выслушав, поинтересовался:

«…— Ваши предложения? — короткий вопрос Сталина как бы повис в воздухе.

Ежов хранил молчание. Я тоже. Потом, собравшись с духом, я сказал, что сейчас не готов ответить.

— Тогда через неделю представьте свои предложения, — заметил Сталин…» (Судоплатов П. Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы. С. 38).

Сталин пожал руку Ежову, Павлу Анатольевичу, и на том встреча закончилась.

На следующий день Павел выехал в Киев, чтобы там встретиться с председателем ВУЦИК Григорием Петровским и руководством Наркомата НКВД, чтобы выслушать их мнения и предложения по нейтрализации подрывной деятельности ОУН и ее главаря Коновальца. В архивах и новых оперативных разработках, которые велись контрразведчиками Украины на нелегальные боёвки оуновцев, имелось предостаточно материалов о их шпионской, диверсионной и террористической деятельности. Страницы дел буквально сочились кровью тысяч убитых ими сотрудников НКВД, партийных работников и простых граждан, не желавших делить себя по национальному признаку. Самого Коновальца на Украине ждал смертный приговор. Он был вынесен ему заочно Верховным судом республики еще в 1921 году за злодеяния, совершенные в отношении рабочих киевского завода «Арсенал», поднявших восстание, а позже мирного населения западных областей, поддержавших советскую власть.

Одновременно с этим с участием сотрудников НКВД Украины и Лебедя, одного из самых ценных агентов в ОУН, в прошлом ближайшего соратника Коновальца, а в настоящем «координатора» местных низовых организаций, была согласована информация, которую Павлу предстояло довести до главарей украинских националистов во время встречи с ними в одной из европейских стран. Предыдущие проходили в Антверпене, Роттердаме либо в Гавре, куда заходило грузовое судно «Шилка», на котором по легенде прикрытия Павел состоял радистом. Сам Коновалец также шифровался и приезжал на встречи с ним по фальшивому литовскому паспорту, выданному на имя Новака.

По возвращении из Киева в Москву, как воспоминал Павел Анатольевич:

«…Ежов в одиннадцать часов вечера вновь привел меня в кабинет к Сталину. На этот раз там находился Петровский, что меня не удивило. Всего за пять минут я изложил план оперативных мероприятий против ОУН, подчеркнув, что главная цель — проникновение в абвер (гитлеровская военная разведка и контрразведка) через украинские каналы, поскольку абвер является нашим главным противником в предстоящей войне. Сталин попросил Петровского высказаться. Тот торжественно объявил, что на Украине Коновалец заочно приговорен к смертной казни за тягчайшие преступления против украинского пролетариата: он отдал приказ и лично руководил казнью революционных рабочих киевского «Арсенала» в январе 1918 года.

Сталин, перебив его, сказал:

— Это не акт мести, хотя Коновалец и является агентом германского фашизма. Наша цель — обезглавить движение украинского фашизма и заставить этих бандитов уничтожить друг друга в борьбе за власть.

Тут же он обратился ко мне с вопросом:

— А какие вкусы, слабости и привязанности у Коновальца? Постарайтесь их использовать.

— Коновалец очень любит шоколадные конфеты, — ответил я и добавил, что куда бы мы с ним ни ездили, он везде первым делом покупал шикарную коробку конфет.

— Обдумайте это, — предложил Сталин.

За все время беседы Ежов не проронил ни слова. Прощаясь, Сталин спросил меня, правильно ли я понимаю политическое значение поручаемого мне боевого задания.

— Да, — ответил я и заверил его, что отдам жизнь, если потребуется, для выполнения задания партии.

— Желаю успеха, — сказал Сталин, пожимая мне руку…» (Судоплатов П. Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы. С. 39–40).

Вариант