Шрифт:
Закладка:
Я кивнул.
– Да, по горькой иронии, когда Клеон наслаждался своим величайшим триумфом в гимнасии, бедняга Малсибер, возможно, прощался с жизнью. А потом смерть Клеона в бассейне. Неудивительно, что все думают, что Эрос сам сбил Клеона, – я взглянул на лицо покойника. – Твой хозяин был поэтом, так ведь?
– Да, - сказал раб. – Он писал по несколько строк каждый день.
– Он оставил прощальное стихотворение?
Раб покачал головой.
– А ведь он мог, хотя бы попрощаться со мной после стольких вместе прожитых лет.
– И ничего не оставил? Даже записки?
– Ни строчки. И это еще одна странность, потому что накануне вечером он лег спать намного позже... все писал и писал. Я подумал, что, возможно, он решил забыть этого мальчика и бросился сочинять какое-нибудь эпическое стихотворение, плененный музой! Но я не смог найти никаких следов его записей. Все, что он писал так неистово, кажется, исчезло. Возможно, когда он решил повеситься, он передумал, и сжег все что написал. Кажется, он избавился и от некоторых других бумаг.
– Каких бумаг?
– Любовных стихов, которые он писал Клеону, тех, которые Клеон вернул ему, - они исчезли. Я полагаю, что мастер был смущен мыслью о том, что кто-то прочитает их после его ухода, и поэтому он избавился от них. Возможно, в этом нет ничего странного, что он не оставил прощальной записки.
Я неопределенно кивнул, но мне все равно это показалось подозрительным. Судя по тому, что я знал о поэтах, самоубийцах и неразделенных любовниках, Малсибер почти наверняка оставил бы несколько слов, чтобы наказать Клеона, вызвать жалость, оправдать себя. Но безмолвный труп наставника уже ничего не мог объяснить.
К концу дня я наконец вернулся в дом Сосистридеса с гудящими ногами и измученный душой. Раб впустил нас. Я остановился, чтобы внимательно посмотреть на безжизненное лицо Клеона. Ничего не изменилось, и все же он показался мне уже не таким красивым, как раньше.
Сосистридес позвал нас в свой кабинет.
– Как все прошло, Искатель?
– У меня был продуктивный день, хотя не очень приятный. Я поговорил со всеми, кого смог найти в гимнасии. Я также был в доме наставника твоих детей. Ты знаешь, что Малсибер вчера повесился?
– Да. Я узнал об этом только сегодня, после разговора с тобой. Я знал, что он был немного увлечен Клеоном, писал ему стихи и тому подобное, но я понятия не имел, что он был так страстно влюблен в него. Еще одна трагедия, вроде ряби в пруду, – Сосистридес тоже, казалось, без сомнений полагал, что самоубийство наставника последовало за новостью о смерти Клеона. – И что ты нашел? Ты обнаружил что-нибудь… значительное?
Я кивнул.
– Думаю, я знаю, кто убил твоего сына.
На его лице появилось выражение странно смешанного облегчения и тревоги.
– Тогда расскажи мне все.
– Не мог бы ты сначала послать за своей дочерью? Прежде чем я буду уверен, мне нужно задать ей несколько вопросов. И когда я задумываюсь о глубине ее горя, мне кажется, что она тоже должна услышать то, что я должен сказать.
Он позвал раба, чтобы тот позвал девушку из ее комнаты.
– Ты, конечно, прав, Клея должна сюда прийти, несмотря на ее… неприглядный вид. В конце концов, ее горе – это горе женщины, но, знаешь ли, я вырастил ее почти как сына. Так что, она научилась даже читать и писать. Я отправил ее к тому же наставнику, что и Клеона. В последнее время она читала с ним Платона, они оба учились у Малсибера…
– Да, я знаю.
Клея вошла в комнату, ее накидка демонстративно откинулась с остриженной головы. Ее щеки были покрыты свежими синеватыми царапинами – признаками того, что ее горе не утихало весь день.
– Искатель думает, что знает, кто убил Клеона, - объяснил Сосистридес.
– Да, но сначала мне нужно задать тебе несколько вопросов, - сказал я. - Ты в состоянии говорить?
Она кивнула.
– Это правда, что ты с братом вчера посетили ежедневное утреннее занятие с Малсибером?
– Да, – она отвела глаза, покрасневшие от слез, и заговорила хриплым шепотом.
– Когда вы пришли в его дом, Малсибер был там?
Она замерла.
– Да.
– Это он открыл вам дверь?
Опять пауза.
– Нет.
– Но его раба не было дома, он ушел на целый день. Кто вас впустил?
– Дверь была открыта… то есть приоткрыта…
– Значит, вы с Клеоном просто вошли внутрь?
– Да.
– Твой брат обменивался резкими словами с Малсибером?
Ее дыхание стало прерывистым.
– Нет.
– Ты уверена? Только накануне твой брат публично отверг и унизил Малсибера. Он вернул его любовные стихи и высмеял их перед другими. Это, должно быть, было ужасным ударом для Малсибера. Правда ведь, что когда вы оба вчера утром явились к нему в дом, Малсибер вышел из себя в разговоре с Клеоном?
Она покачала головой.
– А, что, если я предположу, что Малсибер впал в истерику? Что он выступал против твоего брата? Что он угрожал его убить?
– Нет! Ничего подобного не было. Малсибер был не таким – он никогда бы и не подумал о таком!
– Но я предполагаю, что он это сделал. Я предполагаю, что вчера, после того, как Малсибер пострадал от обмана и издевательств твоего брата, его отношение переменилось. В нем что-то оборвалось и его страсть пропала. К тому времени, когда ты с братом покинули его дом, Малсибер, должно быть, бредил как сумасшедший…
– Нет! Он не мог! Он был…
– А после того, как вы ушли, он
