вчера, после того как он выиграл лавровый венок, он плавал один.

– Может, возможно, что он всем им, наконец, надоел. Может, они устали от его надменности. Может, они поняли, что он не из тех, кто когда-либо ответит им хоть каплей любви или привязанности.

– У тебя это звучит как-то тоскливо, Капуторес.

– Что?

– Ты уверен, что говоришь только о юношах?

Его лицо покраснело. Он задвигал челюстью взад и вперед, сгибая массивные плечи. Я постарался унять дрожь.

– Я не дурак, сыскарь, - сказал он, наконец, понизив голос. – Я здесь достаточно долго, чтобы кое-чему научиться. Урок первый: такой мальчик, как Клеон, - не что иное, как неприятности. Смотри, но не трогай. – его челюсть расслабилась в слабой улыбке. – У меня крепкая шкура. Я дразню и шучу с ними, но ни один из этих парней не влезет мне в душу.

– Даже Клеон?

Его лицо окаменело, затем расплылось в улыбке, когда он посмотрел на кого-то за мной.

– Кальпурний! – крикнул он юноше через двор. – Если ты будешь держать копье между ног так же, как  это, ты поразишь сам себя! Милосердный Зевс, позволь мне показать тебе, как надо!

Капуторес протиснулся мимо меня, взъерошив по дороге волосы Экону, оставив нас размышлять о разбитой статуе Эросе и пустом бассейне, в котором умер Клеон.

В тот день мне удалось поговорить с каждым юношей в гимнасии.  Многие были там накануне: принимали участие в спортивных играх или смотрели на них. Большинство из них были готовы пойти со мной на контакт, но только до определенной степени. У меня было ощущение, что они уже поговорили между собой и решили, как можно меньше распространяться о смерти Клеона посторонним, таким как я, независимо от того, что я пришел как представитель отца Клеона.

Тем не менее, по неловким взглядам, задумчивым вздохам и незавершенным фразам я понял, что то, что сказал мне Капуторес, было правдой: Клеон разбил сердца чуть ли не всей гимнасии и в результате нажил немало врагов. По общему мнению, он был самым умным и красивым мальчиком в группе, и вчерашние игры убедительно доказали, что он также был лучшим атлетом. Он также был тщеславным, высокомерным, эгоистичным и отчужденным; его легко можно было полюбить, но он никого не любил в ответ. Юноши же, которые не попадали под его чары, не обращали на него внимания из чистой зависти.

Мне удалось узнать все это как из того, что осталось недосказанным, так и из того, что сказал каждый юноша, но, когда дело дошло до получения более конкретных деталей, я натолкнулся на стену молчания. Слышали ли когда-нибудь, чтобы кто-нибудь произносил серьезную угрозу Клеону? Говорил ли кто-нибудь когда-нибудь, пусть даже в шутку, о потенциально опасном размещении статуи Эроса у бассейна? Кто-нибудь из мальчиков особенно расстроился из-за побед Клеона в тот день? Ускользал ли кто-нибудь из них из ванны в то время, когда был убит Клеон? А что с гимнасиархом? Всегда ли поведение Капутореса по отношению к Клеону было безупречным, как он утверждает? На эти вопросы, как бы прямо или косвенно я их ни задавал, я не получил четких ответов, только ряд двусмысленных отговорок.

Я уже начинал отчаиваться найти что-либо значительное, когда мне, наконец, удалось поговорить с Ипполитом, борцом, по заднице которого Капуторес игриво щелкнул полотенцем. Он готовился окунуться в подогретый бассейн, когда я подошел к нему. Он развязал кожаную повязку, позволив прядям угольно-черных волос упасть ему на глаза, и начал распутывать запястья. Экон казался немного напуганным мускулистостью этого парня; мне, с его детским лицом и красными, как яблоки, щеками, этот Геркулес казался просто сильно подросшим ребенком.

Я слышал от других, что Ипполит был достаточно близок Клеону. Я начал разговор с этих слов, надеясь застать его врасплох. Он невозмутимо посмотрел на меня и кивнул.

– Полагаю, это правильно. Он мне нравился. Он был не так плох, как некоторые думают.

– Что ты имеешь в виду?

– Клеон не виноват в том, что все падали из-за него в обморок. И он был виноват, если сам не падал в обморок от других. Я не думаю, что у него были какие-то чувства по отношению к другим юношам, – он нахмурился и наморщил лоб. – Некоторые говорят, что это неестественно, но Боги делают нас всех разными.

– Мне сказали, что он был высокомерным и тщеславным.

– Не его вина, что он лучше всех боролся, бегал и метал копья. И не он виноват, что был умнее своих наставников. Но я полагаю, ему не следовало бы так зазнаваться. Гордыня!  Вы знаете, что это такое?

– Тщеславие, оскорбляющее богов, - сказал я.

– Верно, как в пьесах. Те, кто получают слишком много просто так, задаром, становятся слишком самоуверенными, и чуть ли не умоляют, чтобы их ударила молния или поглотило землетрясение. Что боги дают, они могут и забрать. Они дали Клеону все. Потом они все это забрали.

– Боги?

Ипполит вздохнул.

– Клеон, конечно, заслуживал наказание, но он не заслужил этого наказания.

– Наказания? От кого? За что?

Я следил за его глазами и видел, как в нем постоянно идут какие-то внутренние споры. Если я стану слишком сильно давить на него, он может замкнуться; если я вообще не буду направлять его, он может продолжать отвечать благочестивыми общими фразами. Я начал было говорить, но потом увидел, что в нем что-то назрело, и придержал язык.

– Ты видел статую, которая упала на него?

– Да. Эрос с луком и стрелами.

– Ты думаешь, это было просто совпадением?

– Я не понимаю.

– Вы поговорили со всеми в гимнасии, и никто вам ничего не сказал? Все они так думают, но они слишком суеверны, чтобы сказать это вслух. Это Эрос убил Клеона за то, что тот отверг его.

– Ты думаешь, что это сделал сам бог? Используя свою статую?

– Любовь текла к Клеону