2001-й был годом выборов. По радио и телевидению крутили выступления двух главных кандидатов – Леви Патрика Мваманазу и Андерсона Мазоку[95]. Они оппонировали друг другу, но никогда не оказывались вдвоём в одной студии. Город превратился в мозаику из их лиц: один был суровым и властным, второй – спокойным, располагающим к себе. Плакаты висели на каждом столбе, призывая «голосовать с умом». По улицам, в том числе и по нашей, разъезжали агитгрузовики с громкоговорителями, из которых неслось: «Скоро выборы! Не забудьте зарегистрироваться на избирательном участке!»

Отдыхая от ночных трудов, мы с девчонками выбирались на лужайку, расстилали циновку и валялись на ней, попивая пиво и поплёвывая на выборы. Рудо частенько устраивала нам шмон, прямо как настоящий надсмотрщик. Ведь основную часть выручки мы должны были отдавать ей, а она уже рассчитывалась с «крышей». Самой хитрой из нас была Энала – прятала деньги в деликатное место, предварительно завернув в целлофановый пакетик.

По воскресеньям мы ходили в салон-парикмахерскую «Фломваз», используя любую возможность поизображать из себя добропорядочных девиц. Гремела музыка в баре, орал громкоговоритель, призывая на выборы, но местные парикмахерши могли перекричать хоть кого.

Они, наверное, как-то распределяли обязанности, эти агитаторы, чтобы достать всех, – ходили даже по домам. К нам тоже одна такая припёрлась – в чистеньких джинсах и белой футболке с логотипом НИК[96].

– У вас есть идентификационные карточки? – спросила девушка, и мы чуть со смеху не попадали.

– Нет у меня никакой карточки, и вообще – не ваше собачье дело.

– И у меня нет, да я и голосовать-то не собираюсь. Эти подонки плевать на нас хотели.

– Может, лучше уйдёте? Только время на вас тратить.

Но девушка была такая вся из себя старательная, ей искренне хотелось уговорить на голосование хоть кого-то. На планшете под зажимом у неё имелась небольшая стопка бумажек. Подняв глаза на меня, девушка сказала:

– Здравствуйте, мадам. У вас имеется идентификационная карточка? – Что-то в её облике показалось мне знакомым.

– Нет у меня никакой карточки. А как её получить?

– О! Сейчас. – Девушка задумчиво прикрыла рот пухлой ладошкой, и этот жест вызвал у меня шок узнавания. Девушка зашуршала бумажками, разбираясь в своих памятках.

Девчонки рассмеялись:

– Чимука, ты издеваешься?

– Зачем тебе идентификационная карточка? В какое место ты её засунешь?

– А знаете что, – сказала агитаторша, заглядывая в какую-то памятку, – на самом деле это совсем несложно. Вы просто должны прийти всей семьёй в регистрационное отделение. Кстати, вы знаете, что это такое?

– Да, – ответила я, нахмурившись.

– В каждом районе регистрационное отделение находится напротив полицейского участка. – Девушка говорила на смеси ньянджа и бемба.

– Полицейский участок? Только этого ей не хватало, – с сухим смешком заметила Сандра. – Она бы, может, и пришла всей семьёй, только где та семья? – Все девчонки расхохотались, даже Энала. Для меня это было равносильно предательству, но Энала и бровью не повела.

И тут агитаторша узнала меня. Вытаращив на меня глаза, она испуганно закрыла рот пухлой ладошкой. Это была Луиза, моя подружка из детства.

– Спасибо, мадам, я обязательно туда схожу, – сказала я, чтобы только не молчать.

Поняв моё смятение, Луиза отдала мне памятку и поспешила уйти.

Памятка гласила: «Вы зарегистрировались, чтобы проголосовать? Шаг первый: обзаведитесь идентификационной карточкой».

Луиза ушла, обдав меня жаром сочувствия, а мне только оставалось сгорать от стыда.

Проснувшись утром, я приняла душ, повязала поверх короткой юбки читенге и сказала Энале, что иду в парикмахерскую. На самом деле меня ждала встреча с прошлым, встреча с Бо Шитали. Я вовсе не была к этому готова, но твердила себе, что обязательно нужно получить идентификационную карточку и проголосовать. Я не была уверена, что государственные службы работают по воскресеньям, да ещё перед Рождеством. Успею ли я? Ведь до выборов оставалось четыре дня. Но какая-то неведомая сила гнала меня в дом, откуда я сбежала, даже не попрощавшись. В этом доме муж Бо Шитали столько раз насиловал меня, что я уже молила судьбу сделаться калекой, только бы он больше ко мне не прикасался. Бо Хамфри оправдывался тем, что, якобы, у меня кожа светлее, чем у его жены. Но я знала: сколько бы тётушка ни высветляла свою, это всё равно ничего бы не поменяло. И ещё: Бо Шитали – это всё, что у меня осталось, семья всё равно остается семьёй – так говорила Энала. Мы, проститутки, проживающие под одной крышей, тоже были семьёй, пусть даже в извращённом смысле этого слова. Но ведь у каждой имелась и настоящая семья, какие-то родственники, которых они навещали по несколько раз в году. В гостях они не говорили, чем занимаются. Для своей семьи они были горничными в Кабулонге или барменшами в Чаваме[97]. У всех была семья, только не у меня. Я так давно не видела Али, что он превратился в призрака, и я почти забыла его лицо. Поэтому мне очень хотелось повидать Бо Шитали.

Для конспирации я сделала крюк до салона «Фломваз», откуда доносились голоса парикмахерш, гудение фенов и плач девочки, которой оттягивали волосы, заплетая их в афрокосички. Возле салона я свернула налево и по обдуваемой ветрами дороге дошла до района Гарден Компаунд, отыскивая нужный дом. Вот они, те самые старые ржавые ворота, они до сих пор качаются на ветру, не закрываясь до конца. Я вспомнила, как много лет назад тут мелькнул девичий силуэт в жёлтой кофте и скрылся во дворе. Немного поколебавшись, я вошла.

Казалось, время тут остановилось, ничего не поменяв. Слева всё тот же нечищеный туалет, облепленный жирными зелёными мухами. Четыре сараюшки в ряд, а дальше – дом Бо Шитали. Я подошла к знакомой двери за антивандальной решёткой. Вдруг у меня кончился весь запал, и я замялась на пороге. А что я ей скажу? Просунув руку, я постучалась в дверь и неуверенно отступила назад. Дверь открыла старая женщина с грубым обветренным лицом. Она подозрительно глянула на меня и сердито сказала:

– Мы никого не нанимаем.

Женщина хотела уйти, но я просунула руку сквозь прутья решётки и удержала её за плечо. Женщина тут же стряхнула мою руку, проявив не такую уж старческую силу.

– Я же сказала – мы никого не нанимаем, – сказала женщина на корявом ньянджа и с интересом посмотрела на меня.

Не зная, как продолжить разговор, я оглянулась и увидела малыша, катающего по земле игрушечную машинку. «Др-р-р», – приговаривал он, и на его щёчках проступили милые ямочки. Проследив мой взгляд, женщина грустно улыбнулась. Сама не