— Мне нравится эта песня, — произносит Лео, вытирая кастрюлю и наблюдая, как горячая вода испаряется тонкой струйкой пара.

— Правда? — подмигивает отец. — Или только так говоришь?

— Правда. — Она не обманывает.

— Это Джимми Форрест. Знаешь, каждый раз, когда включаю этого старичка, — отец жестом указывает на радиоприемник, — я ожидаю услышать другую станцию. Нина же все время переключала, помнишь? Вместо моего Билла Эванса звучал какой-нибудь Бибер. — Лео закатывает глаза, но от отцовской попытки подурачиться на душе у нее становится теплее. — Эй, — он слегка пихает ее локтем, — как ты вообще справляешься?

— Нормально, — отвечает Лео.

Хорошо, что отец не развивает тему. Он наверняка знает, что она имела в виду на самом деле — что «нормально» в действительности означает «Понятия не имею и сначала должна сама разобраться, а потом уже с тобой обсуждать». В этом плане он хороший отец. Нина — та любила демонстрировать свои чувства всему миру, словно билборд на Таймс-сквер. В этом отец и она схожи, но у Лео все иначе.

— Понимаю, тебе непросто, — говорит он, и Лео отворачивается — убирает кастрюлю в шкаф. Если сейчас она взглянет на отца, то провалится сквозь землю. — Но завтра я сам сообщу новость твоей маме. Не хочу, чтобы тебе пришлось…

— Боже, пап, нет! — Лео захлопывает дверцу шкафа сильнее, чем того требует вместилище посуды из «Икеи». — Если маме расскажешь ты, она взбесится!

Отец сдвигает брови:

— Ли, мы же не сможем скрывать это до конца ее дней.

— Я сама ей скажу, — заявляет Лео и, не слушая возражений отца, решительно качает головой: — Я серьезно. Я знаю, как с ней разговаривать. Ты вечно ее накручиваешь, и потом она просто ничего не хочет слышать.

Отец открывает рот, закрывает, через несколько секунд открывает снова.

— Уверена? — переспрашивает он.

— Абсолютно.

— Ладно. Но я официально подтверждаю, что буду рад поговорить с твоей мамой, если ты передумаешь.

— Прошу занести это в протокол.

— Кстати, как она там?

По напускной небрежности в тоне отца Лео догадывается, что он два часа собирался с духом, чтобы задать этот вопрос. Она лишь пожимает плечами и принимается вытирать стол, водя губкой по кругу. В конце концов, заметив ее механические движения, отец отбирает губку.

— Лео, милая, посмотри на меня. — Лео поднимает голову, но смотрит куда-то вбок. Она знает, что не выдержит контакта глаза в глаза, а ей надо, надо продержаться ради других. Осталась ведь только она. — Лео, — повторяет отец. — Что бы ни случилось, этот малыш ни в коем случае не станет заменой Нине, слышишь? Никто и никогда не сможет ее… — Лео молча кивает, вперив взгляд в радиоприемник. Отцовский голос дрожит, как и подбородок Лео. — Просто скажи, что ты это знаешь, — еле слышно просит он.

Лео продолжает кивать. Отец притягивает ее к себе и заключает в объятья, и тогда Лео зарывается лицом в его рубашку и закрывает глаза. Так легче притворяться, что никто из них не плачет.

2 декабря. 107 дней после аварии

— Не может быть.

Лео жмурится на солнце и ходит туда-сюда перед Истом, в буквальном смысле меряет шагами вытоптанный газон у школы. В руке она держит разрешение на выход в туалет — в виде пропуска ей выдали декоративную метелочку с ароматом корицы, — однако в туалет идти не собирается.

У Иста, наоборот, в руках ничего. С утра Лео написала ему капслоком: НАДО ПОГОВОРИТЬ, а он ответил: ОК ПОСЛЕ 3 УРОКА ФИГАСЕ РУБИШЬ КАПСОМ

— Не может быть, — снова повторяет Лео, хотя Ист еще ничего не сказал.

Он долго наблюдает, как Лео мечется туда-сюда, затем вскидывает голову.

— Что это такое? Метелка? Пахнет изумительно. Прямо-таки Рождеством.

Он протягивает руку, и Лео отдает ему метелочку.

— Сосредоточься, пожалуйста.

— Лео, ты уже десять минут твердишь «не может быть», и я пока не очень понимаю, на чем должен сосредоточиться, кроме этой штуки. — Ист помахивает метелочкой, втягивает ноздрями аромат. — Боже, это что, в магазине можно купить?

— Ист!

— Будущее уже наступило.

— Ист! Кажется, Стефани беременна.

Ист наконец проявляет интерес:

— Твоя мачеха?

Лео с округлившимися глазами кивает.

— Она сама тебе сказала?

— Нет, я была… В общем, это длинная история. Я узнала от двоюродной сестры, Герти.

Ист вопросительно поднимает бровь.

— Слушай, не хочу обидеть никого из твоих родственников, но, судя по тому, что рассказывала мне Нина, Герти — не самый надежный источник информации.

Лео взвывает от досады, не зная, согласиться ли ей с Истом или встать на защиту кузины. На нее с тревогой оглядываются двое ребят, репетирующих пьесу к весеннему фестивалю («Ромео и Джульетта», как оригинально!).

— Ладно, только… Да сядь ты уже, пока вся школа не решила, что это тебе рожать. — Ист тянет Лео за рукав, и она плюхается на траву рядом с ним.

— Этого не может быть, ясно? Ясно?

Помолчав, Ист осторожно произносит:

— Вообще-то есть много способов…

— Ист!

Он усмехается.

— Лео, когда двое по-настоящему любят друг друга…

— Ох, нет-нет-нет. Нет уж, спасибо, в эту тему углубляться не будем. — Обхватив голову руками, Лео делает глубокий вдох. Накануне она почти не спала. Уснув с вечера, видела во сне Нину — та смеялась, гуляла, болтала, но так и не повернулась к сестре лицом. Около двух часов Лео проснулась вся в поту и до самого утра маялась бессонницей, слишком перепуганная всем тем, что мог и чего не мог представить ее мозг. — Если она беременна, я… Даже не знаю.

— Отреагируешь так, как сейчас?

Лео испепеляет Иста глазами, и он в конце концов откладывает метелку в сторону, напоследок нежно ее погладив.

— Ну хорошо, допустим, твоя мачеха беременна. Это… прогресс.

— Мне они ничего не говорили. Как я должна реагировать? Сказать маме? Господи, мама этого