тем минутам на кухне, когда, очищая тарелки и загружая посудомойку, они с Ниной действовали синхронно. Ей не хватает движений сестры и точности, с которой Лео их предугадывала, ведь обе настолько привыкли к присутствию друг друга, что легко могли перемещаться хоть с закрытыми глазами. Теперь же пустого места так много, что Лео порой бывает трудно найти опору. А сейчас она создаст в пространстве еще одну пустоту.

— Что такое, милая? — Прежде чем посмотреть на нее, отец украдкой косится на Стефани. Лео привыкла к этой его манере, этому быстрому взгляду: «Ох черт, мы, наверное, опять обидели Лео».

— Кхм. — Лео вытирает рот салфеткой и отодвигает тарелку, зная, что Стефани ни словом не упрекнет ее за то, что она почти ничего не съела. Стефани добрая. — Я помню, что в этом году провожу Рождество у тебя. — Отец откидывается на спинку стула. Стефани подается вперед. Лео сидит не шелохнувшись. — И знаю, что этот год… тяжелый, сложный и все такое, но как ты посмотришь, если на Рождество я побуду с мамой? Или хотя бы, — поспешно прибавляет она, — проведу с ней Сочельник и рождественское утро, а после приду сюда? Я считаю, в этом году мне не стоит оставлять ее совсем одну. Ты, конечно, тоже не должен сидеть в одиночестве, но у тебя по крайней мере есть Стефани, а тетя Келли с дядей Дэвидом улетают в Вермонт, потому что Герти, кажется, хочет бросить колледж. В общем, да, если мама останется…

— Лео. Солнышко. — Стефани тянется через стол и накрывает ладонью руку Лео. Пальцы у нее прохладные, но почему-то кажутся теплыми. — Разумеется. Мы понимаем.

По отцу так не скажешь: поджатые губы превратились в тонкую ниточку. Вот сейчас позвонит бывшей жене и устроит скандал. Однако затем его выражение смягчается.

— Ну конечно, Ли, — кивает он. И все равно Лео паршиво — такое ощущение, что любой ее выбор в этот Сочельник будет жестоким и неправильным. Каждый год в подарок на Рождество тетя Келли присылает ей и Нине одежду, и еще ни разу эта одежда сестрам не подошла: то мала, то велика, то слишком колючая, а однажды — тот год им особенно запомнился — слишком оранжевая. Само собой, тетя Келли старалась, и племянницы всегда благодарили ее письмом, но сейчас Лео испытывает ровно те же чувства: как ни старайся она угодить, все зря, и чем больше усилий она приложит, тем хуже выйдет. — Все нормально, Лео, — повторяет отец, и на этот раз она верит ему чуточку больше. Губы у него так и так тонкие. — Договорились, придешь к нам на обед. Ты права, — добавляет он, не дождавшись от нее ответа. — В этом году… — Он прокашливается, и Лео замечает, как вздрагивает его подбородок. Стефани берет его за руку, являя собой безмолвную точку опоры для обоих, Лео и ее отца. — … будет нелегко. Тут никуда не денешься.

— Да, — говорит Лео. А что еще сказать?

— Гм, — произносит отец.

Лео настораживается: он никогда не говорит «гм». Стефани тоже выпрямляется на стуле.

Черт.

Черт.

— Мы со Стефани, — начинает отец, — хотим кое о чем с тобой поговорить.

Если бы только сейчас рядом была Нина, думает Лео.

— Недавно мы узнали… — медленно произносит Стефани, переводя взгляд с мужа на падчерицу и обратно, будто опасается, что кто-то ее перебьет. Нина обязательно перебила бы, в этом-то и дело. У каждого из них до сих пор сохранились в памяти ее привычки. — …что я беременна.

Из груди Лео со свистом выходит весь воздух. Буря эмоций, обрушившихся на нее, словно бы заставляет ее окаменеть. Видимо, отец и Стефани воспринимают это как плохой знак: вид у них встревоженный.

— Я знаю, — поначалу только и способна выдавить Лео. — Герти сказала.

— Герти? — эхом отзываются отец и Стефани.

Лео кивает, мысленно переваривая новость. Чтоб она скисла, эта Герти.

— А она-то откуда узнала? — недоумевает Стефани. — Ты первая, кому мы сообщили!

Лео открывает рот, но тут вмешивается отец:

— С этим потом разберемся.

— Мы просто не хотели говорить, пока не будем знать точно, — поясняет Стефани. Теперь уже у нее рот вытянулся в ниточку, и до Лео доходит, что на горизонте маячит новая потеря, которая грозит окончательно всех сломить. Со Дня благодарения, когда Герти обронила словечко, Лео не задумывалась, как отнестись к известию, и даже решила, что не желает над этим задумываться, тем более что все могло оказаться лишь болтовней, однако теперь, когда Лео поставили перед фактом, желудок у нее сводит так, как не сводило с той августовской ночи.

— Когда… когда срок?

— В мае, — в один голос отвечают отец и Стефани.

Лео кивает. Разум запрещал ей заглядывать дальше Рождества, не говоря уже о Новом годе, первом без Нины, и сегодняшняя новость вызывает еще меньше желания это сделать.

— Для нас это стало сюрпризом, — признается Стефани. — Мы рады и полны надежд, но в то же время нам очень грустно, что нашу радость нельзя разделить с Ниной.

И Лео, и ее отец не смотрят на Стефани. Отец снова прижимает к глазам большие пальцы, Лео сверлит взором хлебную крошку на полу.

— Это новый коврик? — спрашивает она.

— Да, — моментально отвечает Стефани. — Мне прислали его для рекламного поста.

— Симпатичный. — Совладав с собой, Лео поднимает взгляд. — Я за вас счастлива, — говорит она, и это правда, но кроме того, ей тоскливо и страшно, она устала, и внутри все сплелось в сплошной клубок, который не расплести, и вот он давит и давит.

— Любые твои эмоции естественны, — заверяет Стефани, и это звучит как цитата из книжки или интернет-статьи, присланная кем-то из подруг.

— Ясно, — пытается улыбнуться Лео.

Вскоре Стефани говорит, что хочет прилечь, и уходит наверх, а Лео с отцом убирают со стола. Сперва они молчат и тишину нарушает только небольшой транзисторный радиоприемник, настроенный на местную джазовую радиостанцию. До развода родителей этот приемник стоял в их общем доме, и теперь Лео странно видеть его на новой кухне при том, что мелодии из динамика звучат всё те же. Нина все время старалась сменить волну на что-нибудь посовременнее, все время