Шрифт:
Закладка:
– Этот меч был внутри рыбы? – Шиа виновато подала голос, очевидно, собирая силы на извинения.
– И да и нет. Меч этот так же материален, как и водяной сом. Он может обретать плотность и так же легко с ней расстаться, становясь частью реки, – мысленно, для Мэй, знакомой с культурой Земли, я добавил: «Это меч Шредингера – он одновременно в этом мире, и одновременно нет. Понять, где он сейчас, могут помочь только наблюдения». – В общем, время прощаться с реликвией, – я схватил рукоятку здоровой рукой и попытался поднять клинок.
– Не так быстро! – Шиа носком ботинка прижала опасное оружие. – Такая вещь нам пригодится! Если тот, кто его держит, становится непобедимым, то мы оставим его себе!
– Ты невнимательно слушала мою историю. За этот меч почти кто угодно готов убить. А клинок и рад служить новому хозяину, стоит только старому зазеваться. Впрочем, могу отдать этот меч тебе. Перед смертью ты, наверно, успеешь понять, как сильно заблуждалась, думая, что сумеешь подчинить такой артефакт своей воле.
Давление на ослабло, и я зашвырнул клинок обратно в реку. Лодка набрала прежний бодрый ход, а я уперся взглядом в девушку, в глазах которой застыло неподдельное разочарование. Я мог поклясться, что услышал, как с металлической песней меч достиг дна реки и затих, ожидая другого героя и своего часа славы. Мэй тем временем запричитала над моей прокусанной рукой и принялась заживлять рану, тыкая меня мягкой лапой. Круглое кровоточащее отверстие медленно, но верно затягивалось. Хорошо, потому что крови на дно лодки натекло достаточно. «Чаще всего заключенные погибают от ран или болезней», – я вспомнил фрагмент одного интервью с архивариусом тюремной библиотеки, которого попросили дать статистическую сводку.
– Извини меня за резкость, – Шиа уселась на деревянную скамью, не зная, куда деть руки, – и за несправедливые обвинения. И за попытку оставить меч. Кстати, это был очень храбрый поступок – избавить мир от… как ты его там назвал? Речного духа?
Рука словно онемела, но кровотечение было остановлено.
– Я не убил духа. Я лишь на время прогнал его. Убить духа можно только в загробном мире. Разорвав книгу, ты же не избавляешь мир от ее героев. И даже найди ты все копии книги и уничтожь их, память о прочитанном тебе никак не стереть из голов читателей.
– Выходит, все было зря? – Шиа приуныла, и, кажется, уже не считала меня столь отважным.
– Ну, вообще-то, мы все живы. И даже наша странная лодка в целости и сохранности.
Мэй зашипела и свесилась с борта лодки. Из-за поворота реки показался стремительно приближающийся огонек. Я не удержался и широко улыбнулся. Верный традициям восточных сказок, Джерри С. С. Мортир вплетал праздники и народные гуляния в сюжеты всех своих книг. Во времена юности моих родителей, задолго до моды на проведение индийского праздника красок Холи, в который было принято сыпать в воздух и друг в друга цветным крахмалом, популярность обрел китайский день фонариков. Люди собирались на центральных улицах и площадях, расправляли яркую папиросную бумагу в воздушные шары, поджигали фитиль и отправляли красочную флотилию прямиком в небо. А жители угрюмых серо-панельных окраин потом находили у себя под окнами выдохшиеся оболочки догоревших фонарей. Я подозревал, что вскоре на просторы моего северного города пожалует испанская традиция битвы помидорами, и тогда по брусчатке потекут алые реки томатного сока.
– Я и забыла, что сегодня день летящих фонарей, – Шиа с восторгом уставилась на приближающийся одинокий фонарик.
Мэй заметно расслабилась:
– А я решила, что нас опять хочет убить какая-то неведомая штука.
Лодка обогнула изгиб реки, и нашему взору предстала долина, в которую со всех концов света стекались парящие фонарики, подгоняемые дыханием ветра. Синие, красные, желтые, белые, зеленые, розовые, всех размеров и форм, фонари осветили небо, уходящее в закатные краски. И каждый из них мог рассказать целую историю – цвет сообщал, из какого сословия отправитель фонарика, размер – какого достатка его семья, а форма – о чем просят Всевышнего. Мэй ткнула когтем в опустившийся на воду шар и ловко его выловила лапой.
– Ой, Денис, здесь записка!
– Это история, которую человек рассказывает Творцу, и просьба о помощи, – вмешалась Шиа. – Вообще-то, они, как правило, очень личные…
– Но она же утонет, – расстроилась Мэй. – Вода растворит записку и сотрет ее навсегда…
– В этом и смысл, – засмеялась девушка, – чтобы никто, кроме Всевышнего, не узнал о твоих тайных надеждах. Эти фонари специально для этого запускают близко к воде.
Все больше и больше фонарей приземлялось в заводи и покачивалось на легкой ряби реки. Я заметил, как поплыли чернила, и представил, как они складываются в буквы и предложения. Кто-то просил богатства, кто-то – любви, кто-то – здоровья и долголетия, а кто-то – просто счастья. Наверняка среди этих записок, принесенных фонарями, были и не самые добрые, но я наконец-то был хоть в чем-то согласен с Шией: читать их – все равно что копаться в душе и личных вещах человека, да еще и без разрешения.
Лодка тихо причалила к берегу, и я бросил последний взгляд на растворяющуюся в воде красоту цветной бумаги.
Что-то неумолимо менялось, и это ощущалось в воде, в земле и особенно отчетливо – в воздухе. Словно последний заблудившийся квадратик кубика Рубика наконец встал на свое законное, определенное цветом, место. Меня качнуло, хотя лодка и оставалась неподвижной. Я читал много фантастики, и мне показалось, что именно так в повествовании должен выглядеть момент, когда попаданец из иного мира окончательно занимает определенное сюжетом место. Шиа посмотрела на меня из-под ресниц совершенно новым взглядом, из которого исчезло раздражение и вечное желание одержать верх. В ее глазах теперь теплилась лишь благодарность за спасение и готовность уступать. Не-главная героиня и не-книжный герой оказались объединены не-написанным сюжетом… вот ирония! Одна Мэй здесь была к месту.
«Я в любом случае с тобой, не вини себя! Не ты отвечаешь за ее эмоции», – Мэй распушила шерсть и послала мне волну успокаивающего тепла.
«Но и не она сама за
