С нашего брига послали спросить и осмотреть этого купца, и оказалось, что это был английский военный бриг, посланный за вестями, а при случае также за призом, потому что англичане были в войне с французами и другими приставшими к ним поневоле народами. Англичанин мастерски надел личину: в дыру для трубы капитанского камина он поставил гик, пушки были вдвинуты, покрыты брезентами, порты закрыты, а полоса наполовину закрашена. Растрепав затем еще немного оснастку, бриг этот смело мог называться купцом и под этой личиной взял хороший приз в шведском порте Гельсиноре[22], из-под самой брандвахты. Это было так.

Обогнув мыс, купец наш лег по бухте прямо на шведскую брандвахту, будто хочет явиться и подать бумаги свои. Вооруженная шестерка была спущена осторожно и держалась у борта с противной стороны, так что брандвахте ее не было видно. Закрывшись от брандвахты купеческим бригом, который спокойно стоял на якоре в полуторе кабельтовых от нее, англичанин отправил шестерку свою на бриг этот, который был взят втихомолку; двух матросов, копавшихся над чем-то, спихнули в трюм, отдали наскоро паруса и, обрубив канат, подняли фалы и стали править из бухты. Тогда капитан английского брига вдруг поднял английский флаг и выпалил из пушки; на призовом бриге также подняли английский флаг, и оба вместе пошли подо всеми парусами наутек. На брандвахте засуетились, дали один выстрел и замолчали: что с возу упало, то пропало.

ЧЕРКЕССКИЙ ПЛЕННИК

На абазинском берегу Черного моря, на речке Гостогае, стоял отряд наш, и при бивачном огне сидели офицеры с одним из заложников, с горским князьком Убыхом. В беседе сказал он:

— Я вам расскажу быль про русского матроса, Ивана, которая стоит того, чтобы вы ее послушали.

Кажется, в 1832 году, — мне было тогда лет 14, — в январе, поджидали мы молодецкую (то есть воровскую) турецкую кочерму из Требизонда. Кочерма — это небольшое парусное суденышко, на котором подвозили нам, когда удастся уйти от вас, порох, оружие, одежду.

Мы сидели на взморье, зная урочный день, ждали — нет ни паруса и только дельфины резво играют вдоль берегов, к непогоде.

С полудня ветер разыгрался так, что у нас стало сердце щемить за бедных земляков, которых чаяли в море. К вечеру мы вдруг увидели по окраине моря парус. Все с криком вскочили с места. Судно быстро бежало прямо на берег, но рыскало в ту и другую сторону. Вскоре мы, не веря своему счастью, узнали в нем русский транспорт, который, разбитый и обломанный, мчался по ветру и волнам на берег. Его тут же выкинуло на косу и стало окачивать волной.

— На добычу! — закричали наши и бросились в камыши, к лодкам.

Отец мой швырнул меня за ворот на лодку, сказав:

— Вот тебе, первоученка, промысел; иди да учись!

Сам он сел на кормовое весло. Несколько других лодок, с вооруженным народом, спущены были за нами.

Зная, что им не ожидать пощады, русские встретили нас залпом; но мудрено погибающему бороться еще с неприятелем!

Лодки наши, пуская град пуль, облепили судно, джигиты бросились в шашки и вмиг перерезали всех, кто не сдался, а нескольких захватили живьем. Отец мой, не поспев по дряхлости за молодцами на судно, увидал вдруг матроса в воде, вплоть у нашей лодки. Отец мой обрадовался поживе этой и подал ему весло; матрос ловко выхватил его из рук и, взмахнув им, ударил старика так сильно в голову, что тот свалился с ног. Но матросу некуда было деваться. Он долго бился на месте, покуда отец мой не втащил пленника, почти без памяти, в лодку.

Всю ночь лодки наши занимались свозом на берег с судна пороха, железа, медных вещей, харчей — всего, что можно было добыть. Со светом пришел пароход, на помощь судну. Забрав, что успели свезти, в том числе и пленника своего, мы ушли с берега в горы.

Этого пленника, по обычаю, мы назвали Иваном. Сперва, как у нас всегда водится, житье ему было тяжкое и держали его строго. Много было ему обид и побоев, особенно от старух наших. Помаленьку мы привыкли к нему, а он к нам. За безответное терпение его, за то, что был работящий и смирный человек, отец стал держать его лучше и даже полюбил, хотя и не совсем верил ему, пальца в рот не клал.

Через несколько времени отец мой сам пустился вместе со старым трапезонтским плавателем в торговлю с турками. Повез туда от нас девок, которых турки покупают себе в жены, на товар и на деньги.

Обласкав Ивана, отец мой поставил его кормчим на свою кочерму, веря уменью его править в море. Сходили они туда благополучно и уже летели под парусом и при попутном ветре домой. Зыбь ходила горами. Я был с ними. Помню, что нас сильно бросало и качало.

Иван стоял на руле и напевал свои песни. Мы дремали. Долго смотрел он все в одно место и сказал:

— Судно идет.

Отец мой вскочил; слово это испугало его; все засуетились. Какое судно? Не русское ли? Нас всего на кочерме было семь человек, одно ядро могло затопить всех.

— Кажется, — сказал отец, глядя тревожно то на судно, то на Ивана, — кажется, нас увидели — как будто на нас держат!

— Ты спал, — отвечал Иван спокойно, — так и проспал; с полчаса уже, как оно идет за нами в погоню.

— Что ж, — спросил отец, — неужто нам плохо — неужто оно догонит нас?

— Догонит, — отвечал Иван не смущаясь.