Приехали детективы из штата, у них и дипломчики что надо, и всякая техника на тысячи долларов, давай искать следы, а там только наши и дочки Мондрагона, она шла босиком. Одно дело, когда босиком идет девушка, другое дело – медведь… сама понимаешь. Еще мы, конечно, натоптали, но, чтобы разрешить загадку, хватило единственного следа медведя, который, как оказалось, не дает покоя Федеральной лесной службе… Выходит, полицейская работа не такая уж и трудная, верно, Мэгги? Кому трудно, так это…»

Джейд вынимает из ушей наушники, наклоняется, чтобы перевести дыхание. Выходит, Бэннер Томпкинс, Ли Скэнлон и остальные поехали охотиться на медведя-хулигана. Медведя-убийцу. Настоящее чудовище! Она копается в телефоне, и тот выплевывает следующую информацию: «Гризли», фильм тысяча девятьсот семьдесят шестого года. «Иногда его называют слэшером с медведем, на самом деле это просто «Челюсти» на суше минус охотник на акул Квинт». Значит, облом.

И все же унывать пока рано. Если бы на куски для морозильника порубили кого-то из пруфроковцев, Джейд точно знала бы: слэшер проснулся из-за преступления двадцатилетней давности, может, даже из-за утонувшей Мелани Харди, и тогда в список подозреваемых мог запросто попасть отец Джейд, что, конечно, было бы просто здорово.

Однако жертвой стал неприкасаемый Основатель, и это другое дело. Что, если его не просто убили, а таким образом, что убийство можно повесить на медведя? Сколько сил надо положить на то, чтобы заманить сюда медведя и тем самым замести следы? Еще важнее – кому это понадобилось? Горожанину, затаившему злобу на того, кто затеял стройку? Таких полно. Терра Нова помешала тому, кто мечтал выйти на пенсию и тихо сидеть на заднем крылечке? Если какой-то из этих вариантов верен, тогда почему сейчас, а не несколько месяцев назад? Или это случилось вчера вечером, потому что кто-то знал: Дикон Сэмюэлс будет один, как всегда?

– Кто ты? – спрашивает Джейд у озера Индиан.

Есть над чем подумать, она с головой уходит в эти мысли, и тут в руке звонит телефон и выскальзывает на землю, она роняет комбинезон, путается в нем и падает, листы разлетаются во все стороны, локоть скребет по асфальту, и в телефон она отвечает резко:

– Вам чего?

– Мне кажется, мы знакомы, в женском туа…

– Ты получила посылку, – напоминает Джейд, ложась прямо на землю, под звездное небо. – Ты нашла… их обоих. Парня в озере. И Основа… Дикона Сэмюэлса. Значит, все и правда началось.

Снова молчание.

– Тебе вернуть штаны? – спрашивает Лета Мондрагон, и Джейд будто видит ее губы, по которым бродит улыбка.

– Мне надо многое тебе рассказать. Я буду твоим… как звали этого чувака типа Пиноккио, с длинным носом? С любовными письмами?

– Сирано де Бержерак?

– Если объединить все, что я знаю, с твоим… всем остальным…

– О чем ты говоришь?

– Вот-вот кое-что начнется. Уже началось – вот что хочу сказать. Ты сама все видела, чем не доказательство?

Лета ничего не отвечает.

– Я не знала, – продолжает Джейд, – что оно переберется через озеро… в Терра Нову. Извини, мне очень жаль.

– У меня много вопросов.

– Я девушка, которая знает все ответы.

– Скамейка, – говорит Лета Мондрагон, в голове у Джейд прокручиваются все возможные скамейки в Пруфроке, наконец она останавливается на той единственной, которую можно считать главной: памятная скамейка Мелани Харди рядом с пирсом. Для Леты, которая весь последний семестр приплывала в школу на «Умиаке», эта скамейка наверняка самая главная.

– Ты на той стороне, – догадывается Джейд. – Хорошо. И пока не знаешь, можно ли мне доверять. Конечно, надо быть осторожной, вдруг все – моих рук дело. Блин, я об этом не подумала!

– Отец считает…

– Родители в слэшерах либо алкоголики, либо хотят поставить решетку на окно в твоей комнате. Иногда – то и другое.

Лета делает глубокий вдох, потом выдыхает, кажется, вот-вот заплачет. Джейд смотрит на другую сторону озера, где пришвартована яхта.

– Это был не медведь. Думаю, ты и сама знаешь.

– Кто-то загасил свечу, – говорит Лета, совсем негромко, будто ее слова предназначены только для Джейд.

– Разве она не сама потухла? – спрашивает Джейд.

Лета не отвечает, и в тишине Джейд вертит головой и мысленно бранит себя: на чьей она стороне? Похоже, не на своей.

– Не важно, – добавляет она.

– Ладно, – робко соглашается Лета.

Джейд подходит ближе к воде, делает еще шаг – и уже стоит в воде по голени, а вокруг плавают ее распечатанные страницы.

– Если свечу погасили, значит, это сделал местный, – заключает Джейд, тоже едва слышно. – Нас всех с яслей учили – в Национальном заповеднике ничего не жечь.

– Но тогда…

– На вашей стороне тоже никому неохота сжигать свой дом, – добавляет Джейд. – А шериф… он спрашивал, ты была в туфлях, когда?..

– Не спрашивал, – отвечает Лета, едва дыша.

– По телефону ничего не получится.

– В три?

У Джейд в это время обед – им можно пожертвовать. Хоть тысячей обедов! Хоть всеми, сколько ей осталось!

– Какое из окон твое?

В ответ одно из тридцати с лишним светящихся окон темнеет, потом снова светлеет.

– Пополудни, – подтверждает встречу Лета.

Джейд кивает и отключается не попрощавшись, прижимает теплый экран телефона к груди, ногам в воде даже не холодно. Она мысленно говорит мистеру Холмсу – если думаете, сэр, что я влюбилась в Терра Нову, вы ошибаетесь.

Если и влюбилась, то не во всю.

Знаю, чтобы получить дополнительные баллы, я обещала написать продолжение или вторую часть моей работы – вот она, и теперь, пожалуй, интервью можно назвать «Проект Мясорубка». Если вам кажется, что круче будет «Душегуб», я не против. Я все еще старшеклассница, так что вот. И это к лучшему, ведь тот, кто сделал для себя маску Кожаного Лица из съедобных трусиков, что продаются в придорожном кафе, а потом носился по коридору, всех пугая, смылся через коридор для младшеклассников, а не для старших, то есть это наверняка и был кто-то из младших классов. Могу добавить, что все так называемые улики должны быть съедобными.

Вторая часть – это маски и камеры, значит, нам надо в Италию.

Пока на экранах торжествовал «Психо» и срывал огромные сборы в шестидесятые, о чем, я уверена, вы знаете не понаслышке, под красным соусом тушилась еще одна традиция – каблук итальянского сапога, или, может быть, часть ноги, и я имею в виду вовсе не географию. Я про «джалло», сэр, то есть про итальянский «ужастик с кучей трупов». Как вы уже поняли, «джалло» – прародитель слэшера. Как динозавры для птиц.

Почему «джалло» так важен? Потому что именно там впервые появилась работа с камерой, какую потом в семьдесят восьмом году перенял Карпентер в «Хэллоуине». Убийцы в «джалло» маски не носят, сэр. Или носят, но на руках. Что такое «маска на руках», спросите