Кивнула Наталья и приступила Зара к делу. Весь дом обошла, водой особой окропила, богородичну траву зажгла, окурила всю избу, после над каждым окном и над каждой дверью крест начертала да солью дорожки посыпала.

– Бес через крест да соль не перейдёт, – сказала она Наталье, – Теперь мы пойдём, а ты спать ложись, и помни мои слова – никому не отворяй.

Глава 35. Страшная ночь Натальи

Молодая луна свежим яблочком повисла над избами, наливаясь, набирая силу, осветила крыши домов и макушки деревьев, широкую реку за деревней и застывший в другой стороне лес. Ни ветерка, ни движения. Лишь всплеснёт изредка вода под высоким склоном или вскрикнет ночная птица. Рано ложится деревенский люд, и поднимается тоже спозаранку, спеша успеть переделать за день множество своих забот.

Наталья по наказу Зары выпила принесённый ведуньей горьковатый отвар с терпким сливовым привкусом, перекрестила окна да двери и спать легла. Уснула она быстро, сама не заметила, как провалилась в крепкий, глубокий сон. Снился ей муж её Степан, будто идут они по берегу реки. На муже белая широкая рубаха, расшитая по вороту синими васильками да красными маками, смотрит Степан на неё ласково, за руку её держит, улыбается ей. А сам такой красивый-красивый, ну ровно жених! Смотрит на него Наталья и не налюбуется, свадьба их вспоминается ей, как они тогда были счастливы, как о детках мечтали, о доме своём крепком.

Привёл Степан Наталью тогда в родительский дом, хотели немного со свёкрами пожить, пока свою избу не поднимут, да так и остались в итоге. Свёкры попались Наталье хорошие да ласковые, её никогда не обижали, учили неопытную молодую хозяйку всем хитростям да премудростям деревенским. Сама-то Наталья городская была. Ни разу неумехой не назвали. А было за что. То каша у неё пригорит, то рубаху мужу шить начнёт да малую выкроит, то корову доить пойдёт, а та рогами мотнёт на неё, да и убежит Наталья со страху в избу, запрётся там. Свёкры с поля придут, а корова не доена. Возьмёт свекровь ведро, позовёт Наталью, айда, мол, и пойдут они вместе в хлев.

Бурёнка хозяйку знает, слушает. Свекровь Наталью и учит потихоньку, как к коровушке подойти, да ласково назвать, да бок её тёплый погладить, опосля вымечко обмыть, чистым полотенчишком обтереть, а уж потом только и к дойке приступать, да пока доишь поговорить с кормилицей. А Наталья слушает да запоминает. Так и жили…

После сына они со Степаном народили Илью, но беда в дом пришла нежданно-негаданно. Умер сынок, не прожив и года, что-то с кровью у него неладно было. Горевали они долго. Да что изменишь. А потом дочка Маринка родилась, копия Степанова. Тоже слабенькая была, но свекровь за внучку взялась, козьим молочком выпоила, выкормила, на ноги поставила. Шло время. Не стало её вторых родителей, свекрови Зои Гавриловны да свёкра Михаила Игнатьевича. А они со Степаном жить в их доме остались.

Впереди замаячил вдруг туман, встал стеной, когда подошли они ближе. А на волнах речных лодочка качается. Степан в воду вошёл, лодку отвязал да сел, за вёсла взялся. Хотела Наталья тоже в лодку забраться, за мужем следом. А он взглянул на неё так строго и головой качает, мол, нет, нельзя тебе со мной. Заплакала Наталья, да как же так-то, отчего нельзя? В воду вошла, поплыла. А лодочка уже в тумане скрылась, не может Наталья её догнать. Тут ворон с берега каркнул во всю глотку, отрывисто, громко, разорвал сон – Наталья и проснулась.

Лежит она в постели, а лицо её всё от слёз мокрое, наяву плакала-то. Успокоилась маленько и вдруг слышит, шум какой-то. Как скребёт кто. Прислушалась. Ходит кто-то за стеной, топает, то тут постоит, то там, то дальше пойдёт, то ровно задумается, притихнет. После окно подёргал, да закрыто оно. В сенцы постучал. Страшно Наталье, знает она, кто это явился. Лятавец, бес нечистый в обличье Степана её. После Зариного отвара прояснилось в голове у Натальи, поняла она, что неладное с нею творится, и что надо прекращать эту беду. И как только на ум ей пришло в тот раз, когда в город поехала по делам и встретила свою бывшую одноклассницу, послушаться её совета пойти к «знающей» женщине. Та и присоветовала ей кольцо обручальное в могилу прикопать на ночь, мол, не станешь потом так тосковать по мужу покойному, будет тебе утешение. А какое – не сказала. Сама, говорит, всё увидишь после.

Наталья и увидела. Стал к ней по ночам Степан являться, как есть живой. И ведь понимала умом Наталья, что умер муж её любимый и лежит давно на погосте деревенском, да только будто затуманивалось сознание её, и до утра она миловалась, и тонула в объятиях лжеСтепана.

В дверь постучали. Наталья натянула одело по самые глаза, и в страхе съёжилась в комочек на кровати. В дверь затрясли уже сильнее, а после и вовсе обрушили на неё шквал ударов, таких, что, казалось, ещё чуть-чуть и не выдержит старая дверь, треснет, разлетится в щепу. Вдруг смолкло всё. Выдохнула Наталья – ушёл, кажись, проклятый. И в тот же миг загрохотало на крыше, будто крупные градины посыпались потоком с неба. Завыло в печной трубе, застонало, заухало.

– Что ж ты, Наталья, от меня закрылась нынче? – послышался голос в темноте.

Ох, как жутко стало Наталье, словами не передать, сидит она в уголочке, молитву тихо шепчет. Помнит слова Зары о том, что не сможет нечистый проникнуть в дом, если только… Если только что? Забыла она в страхе, не помнит. Что же там Зара говорила? А в трубе печной снова гудит басом:

– Открой мне, Наталья! Открой…

Но не отворяет Наталья. А тот уже змеем по стене с крыши сполз и в окно стучит:

– Открой мне, зачем ты её позвала? Зачем разрешила над дверью рисовать да внизу сыпать? Не могу я теперь войти. Открой, жёнушка моя любимая! Ведь это я, муж твой, Степан.

Терпит Наталья, не сходит с места. Затрясло весь дом, словно земля под ним ходуном заходила. Со всех сторон скрежет да стон несётся, и писк какой-то то-о-оненький такой, и от писка того разум мутиться вдруг стал, так, что мочи нет. Словно листва осенью по ветру одно слово шелестит, грохочет громом, давит на виски:

– Открой, открой, впусти…

Как во сне поднялась Наталья с кровати, подошла к окну.

– Что же это я, ведь муж мой там, Стёпушка. Да как же это, он с работы вернулся, а я его в дом не впускаю.

Вцепилась Наталья в створку окна, трясёт её, а открыть не получается. Дёрнула посильнее, распахнула окно, и тут же свежий ночной ветер ворвался в избу, растрепал Наталье волосы, надул рубаху белую. Смотрит она, а под окном Степан стоит, улыбается, руки к ней протянул.

– Вот и умница, – шепчет, – Что послушалась. И никто нам не указ. Мы муж да жена. И никого промеж нами быть не должно. Только меня ты слушать должна, понимаешь?

Кивнула Наталья, а в голове кружится всё, как на карусели, что в детстве на ярмарках устраивали.

Степан руку было вскинул на подоконник, да тут же отскочил, зашипел, словно воду на раскалённую сковороду вылили:

– Жгётся, жгётся, гадость, соль четвергова.

Посмотрел Наталье в глаза, зашептал вновь:

– Сотри то, что сверху нарисовано… Смахни то, что на подоконнике рассыпано…

Наталья вроде и ладонь уже подняла, чтобы смахнуть, а не может. Будто не пускает её кто.

– Не получается, – говорит, – У меня.

Зарычал Степан, закидался на стену, после вновь елейным голоском зашептал:

– А тогда выйди ты сама ко мне. Погляди, какая ночь дивная, а? Птицы в лесу перекликаются, водица в речке плещется, рыба играет. Луна на небе ясная. Выходи, свет мой, прогуляемся с тобою по бережку.

Кивнула Наталья. Скинула крючок с двери, отперла задвижку, распахнула